Книги и библиотеки

Дитер Рот. Георг Вильгельм Фридрих Гегель, собрание сочинений в 20 томах. 1974

14 марта у нас откроется выставка “Герои “Афиши”. Писатели, поэты”, 16 марта снова книгообменная акция “Книжки и сушки”, а выставка апреля, надеюсь, представит книжные проекты современных студентов. Подумала, что это повод разместить положения небольшого сообщения “Любовь к книге и чтению”, что я делала на давней уже конференции в Челябинске (“Библиотечные запасы черной икры”).

Одна из многочисленных книжных башен художника Матея Крена - инсталляция «Idiom» - в 1998 году собрана в холле Пражской муниципальной библиотеки. Каждый может заглянуть в каплевидное окно башни и окунуться в бесконечность тоннеля, стены которого сложены из книг, и в те секунды, пока не разгадан секрет этой бесконечности, взгляд и чувства поглощает масса безличных книг и охватывают восторг и страх.
Некоторые фотографии и примечательный отзыв можно найти в журнале “КАК”.
Инсталляция как нельзя точно передает принцип устройства современной публичной библиотеки: это порядок из самых разных книг, что не подлежат оценке. По сути дела два типа институтов обеспечивают сохранение и публичное представление культурного наследия: музей и библиотека. В музее вещь подвергается оценке, вписывается в систему ценностных связей. В библиотеке собираются разные книги, и все они, пока не переместятся в пространство выставки, равны между собой. Библиотека не меняет статус, качества вещи, которую хранит.

Вот еще одна примечательная инсталляция:

Вадим Захаров. Библиотека, найденная в Москворечье. 2009
Фото: Ирина Кудрявцева

Этот вариант “ледяной библиотеки” Вадим Захаров создавал для Москвы (“О ледяных книгах, холодных библиотеках и общественных пространствах”). Где-то у реки, в сугробе, на обочине жизни, эта библиотека хранит некие важные, классические, тексты, но она принципиально нечитаема. Завораживающее, многообещающее зрелище - книжные собрания. Плод холодного ума, знак разрыва человеческих, тактильных, связей.

Петр Белый. Библиотека Пиноккио. 2008
Фотография с выставки в Пермском музее современного искусства, предоставленная Агатой Иордан

Не читаема и “Библиотека Пиноккио”: ряд стеллажей с болванками книг, между которых прогуливается публика.
Таким образом, произведения художников, репрезентирующие идею библиотеки, фиксируют двойственное отношение к идее библиотеки, которая много обещает и много обманывает.

В “Системе вещей” Жан Бодрияр писал: “Человеку легче всего стать владельцем тайного сераля среди своих вещей. Отношения между людьми, осуществляясь в сфере уникальности и конфликтности, никогда не позволяют так тесно слить абсолютную единичность и безграничную серийность; поэтому такие отношения всегда являются источником тревоги. Напротив того, в сфере вещей можно обрести спокойствие. Человек, собирающий коллекцию, умер, но он в буквальном смысле переживает себя в своей коллекции, еще при жизни бесконечно повторяясь в ней по ту сторону смерти, вводя даже самое смерть в рамки серии и цикла”, - проницательно подводя к объяснению весьма распространенного факта: “Вот почему люди, однажды перестав читать покупаемые ими книги, покупают их все больше и больше”. (См.: Бодрийяр, Ж. Система вещей / Жан Бодрийяр ; перевод с фр. и сопроводительная ст. С. Зенкина. – М. : «Рудомино», 1999. – 222 с.)

Сегодня в нашей жизни книги всюду и они очень полезны и многофункциональны.
Они помогают регулировать температуру инкубатора героям Носова и наверняка не одному герою помогли победить в схватке характеров: надо только взять книгу поудобнее и запустить в собеседника половчее. Изображения книг можно увидеть на одежде; форму книг принимают светильники и коробки для конфет и духов.
Многие насмехаются над домашними библиотеками, в которых книги подобраны по корешкам, но разве не прекрасны старые библиотеки, в которые водят экскурсии и где представляют фолианты только с лица: можно лишь смотреть на корешки, и уже жить, и уже чувствовать. Книга безусловно дарит много возможностей.

(Прощу прощения за такую скверную фотографию).

В серии карикатур Павла Кубиша “Веселая книга” они обозначены с лихвой: можно подсоединить к книге наушники и слушать музыку или прикрыться книгой, когда папа лупит тебя по попе; жить в книге-палатке и мыться под душем в форме книги; и купальник носить в виде открытого томика стихов, и жонглировать книгами на арене цирка. Книги повсюду. Идете - и вот они, многоэтажки панельной сборки, всем своим внешним видом похожие на книжные шкафы.

Когда же ощущение, что живешь в этом книжном шкафу, становится мучительным, можно воспользоваться советами журнала “Домашний очаг” за апрель 2007 года и смастерить из старых и уже ненужных книг торшер, вазу, ширму или полку для новых книг:

Или вот:

Но и без журнала мы знаем, что книги и газеты сгодятся на изготовление пляжных шляп, оберток, для растопки костра и оклейки стен и полов (множество кафе и гостиниц украшены вырванными из книг и журналов листами). Художники режут книги на коллажи (например, “Игры с Маяковским”), а школьники рвут газеты для папье-маше.

Мне кажется, современная культура в отличие от культуры XIX века не визуальна: зрительные образы не вызывают доверия, наблюдение устипо место эксперименту и разным аналитическим практикам, изображения читаются как тексты. Текст оказывается базовой ценностью, а вслед за ним и книга, и даже, странное дело, идея библиотеки как собрания книг или текстов (так или иначе бытование книги и чтение пытается осмыслить и массовая культура, для которой книжный магазин тоже привлекательное место действия, как и кафе или больница; в этом блоге - “Телезрителям о читателях”; еще - ““Добавить в друзья” Толстого”). Однако в массовой культуре внимание смещается на внешнюю сторону книги, на форму книги, так что мы балансируем между аналитическими текстами и рассеянным вниманием к многообразию вещей, иначе с лавиной текстов и книг, возможно, не справиться. Грубо говоря: книга присутствует всюду, но не читается.

Валерий Корчагин. Источник. 1990-е годы

Попытки чтения неплохо обобщены Борисом Кагарлицким: “… с точки зрения культурного контекста весь этот проект создания телевизионной классики – будь то «Доктор Живаго», будь то «Идиот» - констатирует совершенно чудовищный духовный кризис. Начнем с того, что эти фильмы призваны не заменить книги, а напомнить об их существовании, что еще хуже: они полны позитивного пафоса вернуть в обиход русской культуры роман «Идиот» Ф. М. Достоевского, вернуть Достоевского в русскую культуру! Или вернуть Пастернака в русскую культуру! Как их вернуть? Снять по ним телесериал. Другим способом их уже невозможно вернуть в массовое сознание. Так Достоевский превращается в мыльную оперу. Триумфом этой культурной катастрофы, ее вершиной было то, что произошло после окончания показа фильма «Идиот», когда массовые издательства начали выпускать покетбуки с «Идиотом» Достоевского – так же, как до этого они выпускали книжки о «Моей прекрасной няне» или Дарью Донцову. Я видел в киоске рядом с моим домом, где продается вся эта продукция, объявление с подобным содержанием: «У нас есть свежий номер журнала «Астерикс и Обеликс», а также роман Достоевского «Идиот». И кадры фильма на обложке… Это начало, симптом культурной катастрофы, которая в каком-то смысле уже необратима. … это, в некотором смысле, более трагично, чем если бы классику вообще не читали”.
(См.: «Встретились два вырождения…» Борис Кагарлицкий // Художественный журнал. – 2006. - №4. – С. 15–23)

В мире, где приметы книжно-текстового мира всюду, библиотеки становятся заложниками книг (не важно даже, бумажных или электронных) именно как объекта, так как почти не предлагают интерпретаций. Даже массовая культура поставляет интерпретации, литература и искусство (“Бажов и библионочь”) заняты тем же, это и задача университетов, и музеев, и школ, и газет. Хотелось бы понять, насколько успешно с этой задачей справляются библиотеки и насколько их интерпретации противостоят тем, что предлагает культура массовая.