Книги и библиотеки

Фестиваль “Живая Пермь” не имеет своего ясного стиля, ясного этического посыла. Один из моих братьев вообще решил, что так называется марка пива. Я уже упоминала о пейнтболе на улице Ленина. Мне кажется, с такой же легкостью организаторы могли бы рядом построить павильон и показать видеоинсталляцию Катаржины Козыры “Преступление и наказание”, в которой игры в войну до жути размывают наши представления о насилии. Программа “Живой Перми” напоминает брак библиотекарши и строителя, или художницы, которая знает все слова на у, х, б и т. п., вышивая их на своих картинах, но думает о Бойсе, Фюзели и, скорее всего, о Леонардо да Винчи и музыке барокко, и парня, который Светку Букину считает лучшей девушкой на свете. Такой вот живой фестиваль. Стоит ли говорить, что вернулась я счастливой?

Еще одним поводом для радости было то, что этот городской фестиваль собирается вокруг современного искусства. Героем его оказался Пермский музей современного искусства. Выставка “ЯКЩО/ЕСЛИ/IF. Украинское искусство на переломе” была создана для этого музея и для премьеры в этом городе. В 2000-е это вторая выставка современного украинского искусства на Урале.
Если по пути в Пермь из окна машины можно было любоваться видами гор и лесов в тумане, то на обратном пути шел дождь, за окном была темень, а в разговорах напряжение. В очередной раз обсуждали русско-украинские отношения. Если в дружеских разговорах они все еще вызывают конфликты, на выставке заметила один отрадный факт. В Национальном художественном музее Украины меня всегда смешит экспликация “Микола Ларiонов”, и вот наконец-то в этикетках к работам художников Мыколы не стали Николаями. Что-то меняется в самом языке. Олэксандры и Тэтяны не превращаются в Александров и Татьян.

Куратор “Якщо” Екатерина Деготь смотрит на украинское искусство как на культурный проект, вроде того же пермского. Выявляет следующие особенности современного украинского искусства и культурной политики. Это искусство социально-политическое по духу, поскольку его внимание направлено на национальные мифы и на язвы современной жизни, искусство вместе с тем мечтательное и инфантильное.
Эти субстанциональные качества украинского художественного мышления рассматриваются и как формальные. Искусство политическое заимствует инструментарий рекламы, уличной пропаганды, митингов, стенгазет и т. п. Искусство национальное питается традициями национальной визуальной культуры и страсти к зрелищам; оно орнаментально, красочно, чувственно, интересуется как обманками и миражами, так и всем материальным, земным, устроенным и связанным. При этом особенностью украинского искусства оказывается любовь к изображению, а не любовь к объекту. На выставке вообще почти нет объектов. А те, что имеются, воспринимаются как картинные образы, будь это “сувенирные” тарелки Никиты Кадана с картинками-инструкциями пыток или рисунки Анатолия Белова для наклеивания на заборы. Хотя “Памятник новому памятнику” Жанны Кадыровой стоит где-то в Шаргороде уже пару лет, на выставке представленный фотографией, он смотрится как эскиз замысла: лишенный конкретных черт, похожий на привидение монумент всем возможным героям Украины оказывается знаком чистого, бестелесного проективного мышления, сугубо зрительным феноменом. А документальный проект Алевтины Кахидзе о неудавшейся поездке к другу в Австралию, с письмами, открыточками, билетиками и сувенирами, перевешивается ее же остроумной серией рисунков “Самый коммерческий проект”, в котором стоимость вещи и ее изображения уравниваются, а заодно создание изображения преодолевает желание вещью обладать.
В каждом из четырех разделов выставки я выделила для себя ключевую работу. О произведениях Сергея Браткова и Стаса Волязловского говорить не буду. В разделе же “Фантомы” ключевой, думается, оказывается “Французская штора” Александра Гнилицкого. Осматривая выставку, я уже знала, что есть там такая картина: смотришь - штора - и проходишь мимо, пока не соображаешь, что это нарисованная штора. Знала, смотрела в упор и не видела.
Из всех украинских песен про страдания Гали больше всего ценю “Їхали козаки із Дону додому”, на веселый мотив песню про то, как эту неразумную девицу сожгли. “Французская штора” на свой лад также двусмысленна. Современное украинское искусство, вырастая, как думается, из живой повседневной культуры, ей не доверяет. Жизнь лихо переплавляется в искусство, а наоборот не выходит и не будет.

“Дивокрай” Олеси Хоменко - инсталляция из нескольких пейзажей, в которой серия работ с видами Карпат так точно схватывает особенности местного ландшафта. Жесткие, граненые массы домов в плывущем, живописном пространстве гор. Вообще-то я верю в органичность карпатских культур, и они не кажутся мне сувенирными, тем более настолько, чтобы чувствовать конфликт почвы и культуры. Но, как ни странно, умозрительной концепции художницы я тоже некоторое время верю - и оказываюсь в иной наблюдательной позиции, откуда традиционная культура видится сырьем для масштабной культурной стройки.
Наверное, из-за этого выставка мне не нравится. Не то чтобы украинское искусство было иным. Там есть иные художники, но и их почти всех можно распределить по намеченным куратором разделам. Мне не нравится та жизнь, та Украина, их образ, что создается выставкой. Я знаю какую-то другую страну. Не менее и не более инфантильную, мечтательную, злобную, иллюзорную, но более деятельную что ли. Все украинское искусство, несмотря на его политичность, кажется на выставке фантомным, если этим словом очертить особое пространство, пространство искусства. Это искусство менее концептуально, чем российское, более яркое и чувственное, но на поверку, на этой выставке, представлено таким же искусственным. Чтобы все видели, что его лишь недавно в печке выпекли.

Смотрите дальше в библиотеке:

Якщо/Если/If. Украинское искусство на переломе : [каталог выставки в Музее современного искусства PERMM 21 мая - 10 июля 2010 года] / Музее современного искусства PERMM ; куратор выставки и автор-сост. каталога Екатерина Деготь. - Пермь : [Б. и.], 2010. - 160 с. : ил.