Back in USSR: разбор полетов

К Довлатову, а тем более к Грибоедову отношение у нашей публики трепетное, чтобы не сказать – ревностное. Сам Владислав Граковский, фигура в театральном мире Германии достаточно известная, у нас в стране не имеет «звездного» статуса, позволяющего на одном имени собирать полные залы. Да и сам полный зал, пресловутая «касса», в данном случае не играли принципиальной роли. Нам самим важно было понять, что это возможно – привезти исполнителя с необычной, непривычной программой, вызывающей взаимный интерес: у зала – к артисту, у артиста – к залу. Нас поддержал всегда готовый к эксперименту Дом актера Свердловского отделения СТД РФ – высказывания зрителей, два вечера заполнявших его уютный зал, говорят о том, что наш эксперимент удался.

Андрей КОРЯКОВЦЕВ, философ:

Логичнее всего было бы играть оба спектакля в один вечер, друг за другом. Хотя они были разнесены на два дня, я их воспринял, как одно целое. Линия героя «Чемодана» продолжилась в «Горе от ума». Расположилось все в один сюжет: герой Довлатова уезжает на запад, потом возвращается в новую Москву – но в Москву уже не советскую. Если опустить исторические детали, выглядит все так, как будто написано про наше время. Начинаешь сравнивать тексты Довлатова и Грибоедова и убеждаешься в том, что Грибоедов­то современнее. Советская бытовщина приземляет довлатовский текст, не выводит его на какие­то общечеловеческие обобщения, это, по большей части, «мелкотемье» диссидентское. Если бы не было второго спектакля, то первый оставил бы ощущение недоговоренности.
Режиссерская работа в «Горе от ума» блестящая. И ход найден замечательный: спектакль получился не столько версией пьесы Грибоедова, сколько спектаклем о Грибоедове. Герой один – Грибоедов, который, в том числе, играет и Довлатова! Сложновато было следить за сменой персонажей. Но если кто­то и удался, на мой взгляд, то это в первую очередь Молчалин и Скалозуб – они сыграны так ярко, что остальные на их фоне иногда теряются. У Чацкого хороша подача знаменитого монолога «А судьи кто?». Он прочитан почти как бардовская песня, проникновенно и трогательно, без лишнего пафоса.
Очень интересно Граковский работал с разными предметами реквизита: шарфами, полотенцами, яблоками – почти как в кукольном театре...

Евгений ИВАНОВ, журналист:

Спектакль по Сергею Довлатову на мой взгляд провисает между двумя жанрами. С одной стороны он не достигает театра, как такового, а с другой стороны выпадает из того, что называется просто «художественным чтением». До моноспектакля ни артистически, ни внешней атрибутикой он не добирает. Мне показалось, что в «Чемодане» исполнитель текст до конца не прочувствовал. Неверные, на мой взгляд, были интонации, присутствовал наигрыш. Было ощущение воспроизведения, но не проживания. Текст у Довлатова живой, ершистый, а здесь эти моменты оказались растворены в несколько индифферентном исполнении.

Лилия НЕМЧЕНКО, доцент кафедры эстетики, этики, теории и истории культуры УрГУ:

Говорить в XXI веке о чистоте жанра, в том числе жанра моноспектакля, не приходится. В случае с «Чемоданом» перед исполнителем стояла безумно тяжелая задача. Прежде всего необходимо ответить было на вопрос – с кем герой, чтец, автор? Совпасть невозможно, потому что авторский голос Сергея Довлатова непереводим на сценический язык, в этом я убеждена. И у меня, прежде всего, возник вопрос об адресате этой работы.
Очевидно, для эмигрантской публики это – стопроцентное попадание. К кому же адресуется этот спектакль на нашем «хорошо постсоветском пространстве»? У меня, человека знающего и любящего Довлатова, «попадание» пришлось на второе действие, когда, из играющего в диссидентство, внешне комикующего героя, вдруг выплыло такое жуткое, страшное «гомо советикус»!.. Произошло обнажение псевдоколлективизма, по которому сегодня так страдают и ностальгируют очень многие люди. На сцене случился мощный прорыв критического отношения к себе, любимому, советскому. Это было очень драматично, очень честно и, действительно, по­новому прозвучало. Герой Довлатова встал рядом, наверное, с героем Янковского из фильма «Полеты во сне и наяву» или вампиловским Зиловым из «Утиной охоты».
Мне этот герой был понятен, здесь было попадание в образ человека 70­х, немножко хиппующего, говорящего чуть­чуть по­английски, воспитанного на «Битлз», слушающего «Радио Свобода», знающего, что такое КГБ. Актер дал очень точный срез самосознания: оказывается, это были нормальные, трагические в чем­то люди. Мне знаком этот тип – но этого знания о прошлом, знания о человеке, нет сейчас у молодых зрителей.

Джон СТЕПАНЧУК, Генеральный Консул США в Екатеринбурге:

Хочется отметить великолепную актерскую игру Владислава Граковского в спектакле «Горе от ума», который сумел жестами и интонацией передать суть всех персонажей мужского и женского пола, Чацкого, Молчалина, Софьи и пр. Мне понравился прием с двумя яблоками, имитирующими щеки и челюсти Скалозуба. Несмотря на историческую приближенность декораций, благодаря интеллектуальной игре господина Граковского, пьеса смотрелась очень современно. Я желаю журналу «Театральный Сезон» дальнейших успешных проектов, подобных этому.

Владислав ГРАКОВСКИЙ (Германия, Штутгарт) – Алексею ВДОВИНУ (Россия, Екатеринбург)

Теперь, когда последний из имеющихся у меня номеров «Театрального сезона» дочитан и схлынул шок первых дней возвращения, а также отработаны прогулянные часы в штутгардском Доме кино, можно кое­что черкнуть.
Спектакли, думаю, прошли не совсем так, как мне желалось – причин этому несколько.
В очередной раз думаю о Востоке и Западе.
В газетах писали о том, что «эмигранты скучают по русской классике». Мне кажется, это и стало неким лейтмотивом, из­за давнего разделения на Восток­Запад. Хотя, казалось бы, давным­давно нет таких штампов, как генерал Чарнота в Стамбуле или, скажем, Париже, или Эдичка Лимонов в Нью­Йорке.
Реплика о «диссидентском мелкотемье» мне кое­что прояснила. Это нормальная реакция как на автора, так и на исполнителя: они живут «там». Примерно также здесь, в Германии, относятся к Ремарку (его здесь просто не знают, редко кто вспомнит «На Западном фронте без перемен» – и все) или к Марлен Дитрих (знают очень хорошо, но недолюбливают: «уехала...»)
Я сознательно настраиваю своих зрителей в Германии на получение того, чего они не получают в немецких театрах – где есть либо шоу, либо сухая мертвая психология. Мой зритель в Германии – работающая и учащаяся молодежь, это не совсем эмигранты, вернее, совсем не эмигранты. И они не «скучают» по классике, они ею интересуются. Тот же Довлатов – многие его не читали (хотя Пелевин или Сорокин здесь хорошо знакомы). О Грибоедове не говорю.
Так и строились спектакли. Строились и менялись вместе со зрителями.
Довлатов дал эпиграф к «Чемодану»: «Но и такой, моя Россия, ты всех краев милее мне». Я в работе всегда опирался именно на этот момент, но на спектакле в Екатеринбурге чуял нутром, что «это» звучит слабее, а невольные эмигрантские нюансы звучат сильнее. То есть не звучат, а воспринимаются. Или не воспринимаются, если уж совсем точно.
А ведь история про любовь (все про любовь).
С Грибоедовым сложнее. Тут вроде, с сюжетом все ясно. Но, все же, спектакль именно премьерный, и, несмотря на желание уйти от карикатур, многое тянет в это. Буду стараться. Кстати, многое в Екатеринбурге я почувствовал в первый раз, многое сыграно по­иному, и это великолепный полигон для дальнейшего развития. То есть, все было не зря.

«Все было не зря» – хорошая фраза для финала. Но мы не будем ставить здесь точку. В планах «Театрального сезона» – знакомство екатеринбургских зрителей со спектаклем «Женщина в песках» по роману Кобо Абэ в исполнении театральной группы из Хайфы (Израиль), «Другим театром» из Перми, хореографом contemporary dance из Челябинска Ксенией Петренко. Все было не зря – значит, все должно продолжаться.

[назад] [главная] [следующая]