Если бы, да кабы...
 

В который раз приходиться начинать с банальной станиславской вешалки. Потому что Константин Сергеевич прав: отношения публики с театром завязываются задолго до начала представления. И дискомфорт зрителя невозможно оправдать ничем – ни недостатком средств, ни рекламной акцией спонсора, ни гениальным замыслом.

Полный партер
Унизительное требование наемного стража – при входе в зал предъявить отключенный мобильник – оказалось сущим пустяком. Цветочками показались и небольшие подушки, выдаваемые зрителям в гардеробе вместо обычных номерков. Ведь, хотя у человека в вечернем наряде, несущего подмышкой подушку, вид откровенно идиотский, с пудовой гирей было бы значительно хуже. Ягодки начались, когда выяснилось, что подушки предназначены для того, чтобы сидеть на них, по­турецки кинув на пол. Ну я­то ладно – как говорится, привык к спартанской обстановке. А представьте, каково пришлось моей супруге, «наивно» отправившейся на балет в костюме, состоящем из тесноватого блейзера и довольно короткой юбки! Вдобавок, войдя в зал, мы обнаружили, что все места «в первом ряду» заняты. Наконец, мы в конце концов зашли на посадку в арьергарде, и сразу поняли: придется довольствоваться тем, что удастся, вытянув шею, разглядеть из­за спин и затылков впереди сидящих. Провести битый час на ногах мы не решились и пришлось сидеть, как сели. И если продюсер возразит на это: «Так было задумано», – полагаю естественным свое право счесть до крайности дурным замысел, включающий затекшие от неподвижности ноги (у моей жены) и врезающуюся в живот металлическую пряжку (у меня).

Бочка дегтя
Поверьте, я собрал в кулак все свое природное великодушие и старался смотреть новую постановку «Танцтреста», игнорируя физические неудобства. Еще один довод против обвинения в негативной предвзятости: те постановки «Танцтреста», что я видел прежде («Tango… go­go» и «Так есть… Так было бы»), пришлись мне по душе. На сей раз все было далеко не так хорошо. А именно…
Любопытная продюсерская затея – расположить зрителей по кругу – оказалась несостоятельной. Отсутствие подъема существенно портило восприятие всех, кто очутился и в третьем, и во втором ряду. Лично я то и дело ощущал себя пулеметчиком в дзоте – обзор затруднен и полностью отсутствует в «мертвой» зоне. Так что допускаю: мои оценки могут быть не вполне адекватными. Но моей вины в этом нет. Само слово «спектакль» образовано от «spectator» (зритель), и «рассматривать» спектакль как вещь в себе невозможно даже теоретически.
Особенности «contemporary dance» таковы, что ставят эту разновидность балета на грань с художественной самодеятельностью низшего порядка. Само по себе, это ни хорошо, ни плохо. Но опасно. Скатится или нет очередная постановка в эту самую самодеятельность от слова «худо», – в большей степени зависит от работы хореографа. Она должна быть непрерывно вдохновенной и предельно точной именно потому, что здесь приходится вышагивать по той почве, из которой произрастают разнообразные зрелые танцевальные формы, так, как будто они еще не проросли. На сей раз, по­моему, не получилось. Коротко говоря: страстное лепетание то и дело вытеснял форменный воляпюк, а мощная эмоциональная волна разбивалась о более или менее рациональные шифры.
Игра с предметами выглядела совершенно непродуманной и просто случайной, так что оставалось подкидывать монетку, пытаясь понять, нечаянны или отрепетированы – падение, как по сигналу, от третьего скрежета передвигаемого по паркету стола; превращение журнала в экзотическую маску; нарушение на несколько секунд идентификации персонажей из­за временно поменявшего хозяйку парика и т.п. Конечно, у постановщика всегда в запасе отговорка: мол, замысел как раз и заключается в этих непонятках. На это мы возразим: надо сделать так, чтобы это ни на йоту не выглядело как элементарная небрежность или недостаток таланта и мастерства.
Речь в балете не нужна. Никакой, даже самый глубокомысленный, план постановщика не извиняет того чувства неловкости, которое возникает у зрителя по причине дурно сочиненного и не менее дурно произнесенного текста (любые, в том числе и сколь угодно приближенные к повседневности, реплики, произнесенные в сценическом пространстве, становятся драматическим текстом и оцениваются только в этом качестве).
Теперь о музыке. Выбор Шуберта, этого, если позволите, «мини­Моцарта», для формирования более или менее иронического контраста в современном искусстве сегодня выглядит уже откровенной банальностью. Можно и не объяснять, почему этот выбор выдает недостаток мужества. Достаточно просто вслед за персонажем Жерара Депардье в известном кинофильме Бертрана Блие, выпучив глаза в камеру до предельно крупного плана, проорать: «А Шуберт ваш вот уже где у меня!»

Ложка меда
Однако раза два или три во время спектакля я испытал волнение высокой пробы. Например, в тот момент, когда разнородное и с нарастающей скоростью движение танцовщиц – создавало убедительный образ реальной атмосферы. Той, что формируется в местах тревожного скопления людей – на свадьбах, поминках, пикниках и экзаменах. Еще хорош был эпизод ближе к финалу: девушки в шелково шуршащих свадебных нарядах и белых митенках, с разбегу падающие и скользящие по паркету, – это великолепно само по себе, без всяких трактовок и объяснений… Устойчивая череда таких эмоциональных волн вывела бы спектакль на уровень шедевра. А три выдоха два вздоха на просторе целого часа – это еще не дыхание.
В общем, мое понимание спектакля для меня исчерпывается цитатой из популярной в 60­е годы прошлого века песенки: «Пришли девчонки – стоят в сторонке, платочки в руках теребят, потому что на десять девчонок – по статистике девять ребят». О большем и более глубоком ничего не желаю слышать.
И наконец о названии. «Во рту бы выросли грибы» предполагает, что все мы в уме произнесем первую часть поговорки: «Если бы да кабы…» Но беда в том, что эта поговорка представляет собой современную редукцию изначально звучавшей так: «Если бы, да кабы во рту росли бобы, был бы не рот, а огород». Что же мы наделали? Заменили культурное растение бобы дикорастущими, да еще и с психохимическим намеком, грибами, нарушили природный детерминизм, отрубив финальную часть суждения, и в угоду краткости утратили его исходную точность.
Ну, что ж, возделывать свой сад нам скучно. Давайте городить огород.

Аркадий Застырец. Фото: Евгений Литвииов