Классически грустный Чехов

…Все как в деревенском доме со старыми обычаями: деревянные лавочки, скамеечки, половички, старинное пианино, чашечки с тарелочками, склянки с лекарствами, банки с соленьями – дом, в котором уже много лет ничего не меняется, жизнь тянется неторопливо и размерено. Огромное окно, за которым ощущается пространство и воздух, темные стены делают комнату безразмерной, она существует сама по себе, как кадр, выхваченный из памяти.
Скоро появятся люди и будут говорить знакомые, но забытые слова: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Ты знаешь сюжет, ты можешь вспомнить имена героев, но все равно интересно, что будет дальше.
Пьесу ставили тысячи раз, тысячи актеров проживали образы дяди Вани, Астрова, Сони и остальных. Ждешь новых режиссерских решений, нового прочтения, но нет, здесь все классично – и это красиво. Зачем что-то придумывать, к чему пафос, если все уже есть: интерьер, внешность, движения, взгляды, мечты, только выйти на сцену и говорить, главное, чтобы это было наполнено. Спектакль актерский, здесь важны интонации, нюансы чувства, жизни, мысли – и все это есть, все достойно. Соня (Оксана Андрейчук) – хрупкое создание, изящная, нежная, добрая. В ее глазах тоска, жалость, а главное – ожидание лучшей жизни, которая «станет тихою, нежною, сладкою, как ласка». Веришь ее тонкой душе, наивным, ласковым глазам. Монолог дяди Вани (Леонид Платонов) за окном, о том, что жизнь могла бы быть другой, но уже поздно, не вернуть поражает – так живо и жизненно. И там, за окном, гроза, трогательно льет настоящий дождь, быстрыми струйками бежит по стеклу вода.
В спектакле у Вафли (Сергей Федоров) в руках вместо гитары – игрушечная шарманка. На сцене все просто, для гитары там места нет, сегодня она выглядела бы вульгарно, а вот шарманка точно передает дух спектакля, в ее коротком и едком скрежете слышится: «перестаньте», «это страшно», «так нельзя», «тише», «не надо» – так звучит шарманка, и так говорят глаза Вафли. В некоторые моменты смотришь только на него, на его глаза и улыбку, и в них читается та же тоска и усталость.
Роли Астрова (Александр Коротков) пока не хватает развития, в ней меньше жизни, выразительности, нет остановок на главном и важном в пьесе, что удручает.
Во втором действии на сцене появляется деревянная лодка, в которую иногда садятся то Астров, то дядя Ваня с Соней, будто говоря, что мы поплывем, мы уплывем от несчастья по тихой воде. Но лодка стоит, и сколько ни греби веслами, она будет стоять на месте, хотя надо только подтолкнуть, найти поток воды, путь и направление – и все будет.
В спектакле должно все живет и все играет: окно и дождь, лодка, квашеная капуста, которую ест пьяный и измученный дядя Ваня, пианино и маленькая шарманка, сапог на самоваре. Может, только бумажные кораблики и огонь в котором они сгорают излишне нарочиты. Сгорают уставшие, живущие миражами герои, но они верят, что все-таки когда-нибудь они будут плыть: «мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах…», «мы отдохнем!», а я верю им.
В одном из интервью Олег Басилашвили рассказывал, что раньше, зрители, приходя на «Дядю Ваню», ожидали когда герой, войдя с букетом увидит, как Астров целует Елену Андреевну. Все ждали, как актер сыграет эту сцену, а вот сейчас зрители ахают от неожиданности. Все верно, в этом я убедилась на спектакле в Театроне. Зрители перестают читать русскую классику, и приходят на спектакли, чтобы познакомится с ней. Грустно, но, может быть, это одна из причин, по которой спектакль поставлен именно сейчас. «Театрон» выдерживает высокую планку, которую задает Чехов – ответственно и достойно.

Автор: Мария Ямковая. Фото: МДТ «Театрон»