Н. С. Корепанов. Сборники документов

ТАМГИНСКИЙ ЗАВОД И ЯКУТСКОЕ СЕРЕБРО

СБОРНИК ДОКУМЕНТОВ

 

Заря якутской геологии Документы: № 1-20 № 21-30 № 31-40 № 41-50 № 51-60 № 61-70 № 71-81 Словарь редких терминов

 

 

 

ЗАРЯ ЯКУТСКОЙ ГЕОЛОГИИ.

 Вторая Камчатская экспедиция 1733 – 1743 гг. привела к великим географическим открытиям и утверждению России в северной части Тихого океана. И она же дала толчок невиданному по масштабам освоению Северо-Востока Евразии. В конечном счете, без этого не имели практического значения географические открытия, и оставалось проблематичным закрепление региона за Россией. Важнейшим стимулом и условием этого освоения являлся рожденный для нужд Экспедиции Тамгинский железоделательный завод под Якутском.

         В 1735 г. силами прибывшей с Урала заводской команды, иркутских и якутских ссыльных и участников Экспедиции завод был выстроен и пущен. Добыча железной руды, плавка кричного железа в сыродутных печах и расковка криц в полосовое железо вододействующим молотом продолжались до 1744 г. После окончания Камчатской экспедиции решением Берг-коллегии железоделательное производство на заводе прекратилось (см. документ № 61 настоящего сборника). Истории постройки завода и основной производственной деятельности его посвящен изданный нами ранее сборник документов1. Настоящий сборник тематически продолжает его и охватывает период от окончания Камчатской экспедиции до передачи завода из горного ведомства в ведение Якутской воеводской канцелярии. В этот период Тамгинский завод по-прежнему подчинялся екатеринбургской горнозаводской администрации (Канцелярия Главного правления Сибирских и Казанских заводов), а потому и вся основная отчетность его поступала в Екатеринбург.

         Итак, в период 1742 – 1756 гг. заводская команда вела планомерные и упорные геологические исследования в Якутском уезде Сибирской губернии и за его пределами. Толчком для изысканий послужили находки серебряной руды на левом берегу Лены выше Якутска и Покровского монастыря и на алданском притоке речке Тыре (Тыры). И если прежде Тамгинский завод можно было назвать «тылом» Камчатской экспедиции, то теперь он стал форпостом в изучении и освоении недр Северо-Востока России. Здесь родилась и полтора десятка лет успешно действовала государственная геологическая служба региона.

          Впервые интерес горного ведомства к Северо-Востоку в практическом плане проявился по крайней мере в 1728 г., когда в составе экспедиции А.Ф. Шестакова на Камчатку от Берг-коллегии был командирован пробирный мастер голландец Симон Гардеболь. Из Екатеринбурга с ним отправился берг-гауэр (рудный разборщик) Артемий Калугин. В Охотске они прожили с перерывами до 1741 г. О конкретных результатах их деятельности начального периода мы можем судить лишь по доношению Шестакова в Тобольскую губернскую канцелярию от 6 июня 1729 г., куда были присланы четыре предположительных рудных образца и «камень подобием яко хрусталь». По пробе в Екатеринбургской лаборатории, три образца оказались пустыми, зато четвертый представлял собой богатую свинцовую руду, содержавшую 46 % металла2 и косвенно свидетельствовашую о наличии в тех местах и серебра. Однако отсутствие какой-либо информации о месте находки («сысканы в разных местах») свело на нет ее ценность. Известно, впрочем, и об обследовании Калугиным берегов рек Вилюя и Мархи весной 1729 г.; в двух береговых утесах последней он добыл несколько предположительных меднорудных образцов, но те по пробе оказались пустыми3.

         В 1730 – 1735 гг. под руководством посланного с Урала берг-гешворена Михаила Кутузова велась разработка Орленских свинцово-серебряных рудников в Илимском уезде. От Кутузова поступило известие о предположительной серебряной руде на слюдяных промыслах по реке Витиму; этот район входил в Якутский уезд. В июле 1732 г. он писал о показаниях подьячего своей команды: «Промышленный-де человек в разговорах сказывал ему о серебряной и свинцовой руде, которая имеется вниз по Лене-реке, а вверх по Витиму-реке ж в слюдяных ямах – видом Орленских рудников руды светлее. А идет-де в гору жилою толстотою на пример в 2 вершка»4. Двое посланных работников отыскать жилы не смогли, но все подобные сообщения лишь подогревали интерес к региону.

         Однако на реальное финансирование дальнейших изыскательских работ в Якутии и в целом на Северо-Востоке Берг-коллегия могла решиться лишь при получении более серьезной и конкретной информации о полезных ископаемых, а главное при наличии хоть какой-то горнопромышленной базы с грамотными заводскими кадрами. Этой базой мог стать – и стал Тамгинский завод, и объявление там в июне 1742 года тремя якутами-рудознатцами свинцово-серебряного месторождения пришлось как нельзя кстати (№№ 1-2). Находка серебра – валютного металла – гарантировала уникальному металлургическому предприятию сохранение всей его внутренней структуры и надежды на возобновление производственной деятельности на новой основе уже после завершения Экспедиции. Поэтому заводской управитель Афанасий Метенев немедленно выдвинул идею постройки в Якутском уезде вододействующего сереброплавильного завода (№ 1). Отметим, что единственный тогда в России завод подобного профиля – Нерчинский – довольствовался ручными и конно-движимыми механизмами.

         По крайней мере до 1746 г. Метенев связывал надежды на постройку сереброплавильного завода именно с этим месторождением (№№ 8, 12, 15) – в горах на левом берегу Лены в 120 верстах выше Якутска. Ныне этот участок относится к Тит-Аринскому проявлению свинцово-серебряных руд5. День объявления серебряной руды, а вернее – день освидетельствования месторождения, он выделял особо (№ 3), и, вероятно, с этого дня и можно вести отсчет местной геологической службы. Дело в том, что базовый железный рудник завода Столбовский был открыт еще до начала Камчатской экспедиции, а все прежние известия в заводскую контору о находках полезных ископаемых не вели к каким-то серьезным последствиям. В последнем же случае можно говорить о постепенном изменении задач заводской команды и складывании на ее основе вполне развитой поисково-аналитической структуры. 

         В екатеринбургской администрации, достаточно высоко оценив перспективу серебряного промысла в новом месте, командировали к разработке ленского рудника в качестве руководителя саксонского контрактера Готфрида Бахмана с берг-гауэром Степаном Прижимовым (№ 7), а в 1746 г. лабораторного специалиста Петра Корнилова (№ 13). Направлена была также группа горных учеников (горных рекрутов) с казенных Красноярских заводов.

         Промышленная разработка свинцово-серебряного рудника, в конце концов названного Верхне-Ленским, началась 21 июля 1745 (№ 8) и велась тремя шахтами, причем наиболее перспективной оставалась единственная штольня. Добыча продолжалась в 1745 – 1748 гг. под руководством Бахмана и в 1750 – 1751 гг. под руководством Прижимова (№№ 8, 15, 23, 26, 29, 37, 38). Первый раз еще в ноябре 1743 г., а затем и в 1746 г., исходя из показаний Бахмана, Метенев умозрительно высказывался о присутствии золотой руды в месторождении (№№ 3, 15), а в июле 1747 г. в Екатеринбургской лаборатории официально было подтверждено о наличии золота в одном из присланных образцов (№ 18). Похоже, что впоследствии для местных специалистов (Корнилов) образцы подобного вида оставались эталоном (пункт 2 в № 69).

         Не совсем ясно, можно ли считать высказывания Метенева о золотой руде предвидением грядущего якутского золота, показателем знакомства его с какими-то рудными образцами или просто яростной надеждой «горного человека». Во всяком случае, сами по себе высказывания весьма примечательны хотя бы по тому, что до находок на Алтае (1744) и Урале (1745) в Европе бытовало мнение, будто золото является «субстанцией» исключительно жарких стран.

         Тем не менее уже к 1748 г. пришлось констатировать крайнюю бедность верхне-ленской руды серебром (№ 23), хотя относительно богатое содержание свинца вынуждало делать распоряжения о продолжении разработки (№ 28). Всего здесь было добыто и разобрано по сортам более 13 тыс. пудов руды промышленного значения (№ 52) и более 20 тыс. пудов руды «весьма плохой», не подвергавшейся разбору по качеству (№ 26). В 1748 г. Метенев впервые предложил прислать специалиста к ее переплавке (№ 23), однако предложение было проигнорировано. 25 января 1751 г. началось затопление рудника, и после безрезультатных попыток летом и осенью осушить хотя бы одну шахту Верхне-Ленский рудник был оставлен (№№ 40, 52, пункт 1 в № 69). Метенев, однако, по-прежнему надеялся довести дело до конца и еще в сентябре того года планировал добычу поблизости горнового камня на сереброплавильные печки (№ 43). На момент остановки при руднике имелись управительская квартира, работничье зимовье, кузница, амбар припасной и четыре амбара под руду. Впоследствии рудничные постройки и вся добытая руда перешли в ведение Якутской воеводской канцелярии (№ 78).

         Одновременно разворачивалась и основная интрига в поисках якутского серебра.

         В 1743 г. сержант Охотского порта Федор Шарыпов обнаружил и объявил в Якутскую воеводскую канцелярию довольно богатую свинцово-серебряную руду в горе по реке Тыре. К сожалению, лишь спустя три года Метенев известил о находке екатеринбургскую администрацию (№ 15), а до тех пор силы и средства вкладывались в менее перспективный Верхне-Ленский рудник. Вероятно, давали себя знать местные межведомственные противоречия. Во всяком случае, в Берг-коллегии о находке Шарыпова узнали ранее, чем известие Метенева дошло до Екатеринбурга. Причем по результатам пробы Нерчинской лаборатории в рудных образцах присутствовало золото (№ 17). В феврале 1748 г., направленный от иркутского вице-губернатора в Якутск, Федор Шарыпов умер (№ 20); вообще, о личности его практически ничего не известно. С этого момента инициатива поиска серебра на Тыре отошла горному ведомству.

         Во исполнение указа екатеринбургской администрации (№ 19) в апреле-июне 1748 г. Метенев с Прижимовым, четырнадцатью другими членами команды и проводником Шарыпова якутом Истерем Магусовым совершили поездку на Тыру (№ 21). В ходе поездки был освидетельствован Шарыповский рудник – в горе по ключу, впадающему слева в речку Юнкуру (Каменку), в 10 верстах от нее (по уточненным позже данным – в 7 верстах [№ 48]). Юнкура впадает слева в левый же тыринский приток речку Халыю (Киселях). Из шести мест в бассейне Тыры было взято на пробу еще несколько минеральных образцов, причем один из них Метенев по внешнему виду ошибочно посчитал золотой рудой, в двух оказались признаки серебра, а в одном – весовое серебро (№№ 22, 27). На месте последней находки был впоследствии открыт новый серебряно-свинцовый рудник, названный Тыринским, или Метеневским, – в горе на правой стороне р. Тыры в 207 верстах от устья. Наконец, на речке Юнкуре и на правом тыринском притоке выше речки Арбатылы (Роговки) Метенев назначил места для предполагемого строительства сереброплавильного завода. Прежде на основании данных от Шарыпова Берг-коллегия рекомендовала для этой цели речку Халыю или алданский приток реку Челюгду – в 2 верстах выше Тыры (№ 17).

         Команде экспедиции довелось увидеть никем прежде не виданные места, вгрызаться в едва оттаявший грунт, кормиться заколотой вьючной лошадью и тонуть в Тыре. А командир расписывал по бумаге систему будущего заводского хозяйства и план хозяйственного освоения всего района. По результатам экспедиции он лично составил план местности. И по всему получается, что берг-гешворен Метенев, сам того не ведая, вплотную подошел к открытию Нежданинского золотого и серебряного месторождения. Здесь, на южных отрогах Верхоянского хребта работал спустя двадцать лет сын Афанасия Прохоровича Петр Метенев, работали и открывали руду геологи XIX и XX веков. Они до конца прошли этот путь, начатый горным офицером первого поколения, и открытое ими Нежданинское месторождение прославило край 6.

         Вскоре по возвращении из экспедиции Метенев отправился в Екатеринбург (№ 23) и далее Москву, где был принят в Берг-коллегии. Здесь безоговорочно одобрили его проект развития сереброплавильного производства в Якутском уезде, который, в общем, сводился помимо адресного финансирования к укомплектованию заводской команды квалифицированными кадрами (№ 33). Надо сказать, что по крайней мере в XVIII веке это единственный случай приема заводского управителя с Урала или из Сибири на столь высоком уровне. Обычно подобной аудиенции мог удостоиться лишь глава или член Канцелярии Главного правления заводов. А в направленную с Урала на Тамгинский завод команду наконец-то вошли двое штейгеров – Семен Пермяков и саксонец Готлиб Гауз (№ 35).

         В отсутствие Метенева с сентября 1748 по июнь 1751 гг. Тамгинский завод возглавлял унтер-шихтмейстер Петр Корнилов. И летом 1749 г., пока простаивал Верхне-Ленский рудник, он решился снарядить следующую изыскательскую экспедицию малыми силами. Тем летом на Метеневский и Шарыповский рудники съездили берг-гауэр Прижимов и нештатный член заводской команды якутский служилый человек Карп Готовцев – оба участники прежней поездки (№ 30). Они измерили маршрут, составили его описание и привезли очередные образцы свинцово-серебряной и медной руды из двух шурфов Шарыповского рудника, из шурфа Метеневского рудника и из окрестностей (№ 31).

         На следующее же лето после прибытия Метенева с командой на Тамгу была запланирована крупномасштабная акция по началу промышленной разработки Тыринских рудников (№ 36). Однако сам Метенев с декабря 1751 г. тяжело болел (упоминания по №№ 49, 53) и возглавить предприятие лично не мог. (Трудно избавиться от мысли, что срыв его произошел во время необычайно долгого и нервного пути из Екатеринбурга, когда среди прочего взбунтовалась команда [№ 41]). 6 июня 1752 г. он распорядился об отправке самой большой экспедиции на Тыру.

         26 июня от заводской ленской пристани близ устья Тамги отчалили два дощаника и командирское суденышко. Команду возглавлял Корнилов, в состав ее входили штейгер Гауз, берг-гауэры Прижимов и Федор Меркурьев (последний повышен был из должности горного ученика), подьячий, 14 горных учеников и 29 ссыльных (№ 48). Меркурьев и трое горных учеников участвовали в экспедиции Метенева 1748 года, Прижимов ехал туда уже в третий раз. В команду входили также несколько солдат Якутского полка – всех участников, не считая Корнилова, Гауз называет 56 человек (№ 53). Для сравнения, в 1735 г. Тамгинский завод начинали строить всего 25 человек. Собственно, на Тыру отправилась практически вся заводская команда – лишь двое работников караулили оставленный Верхне-Ленский рудник (№ 52), двое кузнецов оставались на заводе (№ 57), да штейгер Пермяков выехал несколько позже. В экспедицию были взяты также 45 лошадей.

         Экспедиция следовала вниз по Лене до устья Алдана, далее вверх по Алдану до устья Тыры. 14 июля экспедицию нагнал нарочный: умер Метенев. Унтер-шихтмейстер Корнилов был вынужден передать команду Гаузу и возвращаться в Тамгинский завод заступать на должность управителя (№№ 45, 49). А экспедиция продолжила путь и 22 июля достигла тыринского устья. Здесь после отдыха за две недели выстроили зимовье работникам и амбар под привезенные припасы (№ 48). Отсюда же 11 престарелых и малосильных работников с солдатом пришлось отправить обратно (№ 55). Еще раньше несколько человек бежали (№№ 53, 69).

         20 августа команда Гауза по берегу Тыры добралась до Метеневского рудника. Поставив работников под командой Прижимова на четыре шурфа и к строительству зимовья с амбаром, Гауз с девятью работниками «помогутнее» отправился отсюда за 111 верст на Шарыповский рудник. Вскоре после его отъезда прибыл штейгер Пермяков с подьячим и возглавил пробную разработку Метеневского рудника (№ 47, 48). Гауз же по пути на Шарыповский рудник освидетельствовал руду на речке Юнкуре, которую Метенев когда-то принял за золото, и которая по лабораторной пробе оказалось свинцовой рудой, а по свидетельству самого Гауза колчеданом. На Шарыповском руднике из-за выпавшего снега работали всего два дня в двух шурфах. 6 сентября вся команда Гауза – Пермякова в 29 человек отправилась восвояси.

         Привезенные образцы, как и все прежние, оказались богаты свинцом, но бедны серебром (№ 50). Гауз и неграмотный Пермяков детально описали путь на рудники, возможную организацию промышленной разработки, природные и климатические тяготы и, сославшись на мнение команды, первыми открыто выразили сомнение в целесообразности всего предприятия. С ними соглашался и Корнилов (№№ 47-49). Действительно, добыча «свинцового глянца» в диких «Тыринских хребтах» по тогдашнему уровню производительных сил была делом безнадежно убыточным.

         Однако в июне 1753 г. крупный горный специалист и администратор гитен-фервальтер Петр Яковлев, направляясь на Камчатку и заехав по пути на Тамгу, отдал приказ провести окончательное обследование всего сереброносного района. Он потребовал сделать развернутое заключение не только о характере залегания и перспективах добычи разведанных руд, но и о флоре и фауне, рельефе местности и климате, речном режиме и растительности, народонаселении и возможностях хозяйственного освоения. На этот раз экспедицию возглавил Корнилов, а в команду его вошли Гауз, четверо горных учеников и проводник Истерь. Экспедиция состоялась в июле; четверо работников с Гаузом остались на Метеневском руднике еще на некоторое время. Сразу же по возвращении Корнилов подготовил отчет по всем пунктам (№ 56), и надо признать, что по широте взгляда это лучшее описание из всех сделанных прежде. Хотя опять высказывалась мысль о бесперспективности предприятия и утверждалось об истощении разведанных жил.

         Корнилов уже успел проявить себя на Тамге как честный исполнитель и неплохой организатор с явной жилкой экономиста (№№ 29, 54). А его попытку охарактеризовать геоморфологию региона (пункт 1 в № 69) вообще можно назвать уникальной – письменных рассуждений подобного рода нам не встречалось ни у одного горного офицера. Однако он же, не скрывая, стремился уехать из здешних мест и поступить на более спокойную должность (№ 54). А его разгоравшийся конфликт с Гаузом, искры которого до поры гасил Метенев (№№ 53, 69), кончился вынужденным отъездом саксонца и таким образом потерей высококлассного специалиста.

         Здесь отметим, что попытки организовать серебряный промысел проходили на фоне затянувшейся агонии Тамгинского завода. Как металлургическое предприятие он перестал интересовать центральное правительство с завершением Камчатской экспедиции (№ 62). И по российскому обыкновению, именно эта причина, а не серия разрушительных весенних наводнений 1743, 1744, 1748 и 1754 гг. (№№ 4, 6, 24, 64) привели завод к финалу.

         На момент остановки завода в 1744 г. здесь имелись из производственных построек плавильная фабрика на 25 рудоплавных печек (в т.ч. две могли использоваться для плавки уклада), колотушечная фабрика на один молот, бездействовавшая якорная фабрика и кузница (№ 24). После 1744 года продолжала действовать лишь кузница на 4 горна, при которых работали два мастера и шестеро подсобных работников. Кузница обеспечивала горными инструментами заводскую команду, в незначительном количестве производила изделия на продажу и выполняла заказы Якутской воеводской канцелярии. Причем сырьем ей служили остатки полосового железа, которые по завершении Камчатской экспедиции были перевезены в Якутск в ведение той же воеводской канцелярии. И к сентябрю 1753 г. полностью израсходованы (№ 57, 71). В дальнейшем наплавленное двумя рудоплавными мастерами кричное железо приходилось покупать в Якутске и расковывать вручную (№ 71). Колотушечная фабрика, наличие которой, собственно, и позволяло называть Тамгинский завод заводом, серьезно пострадала от половодья 1748 года, в следующем году была демонтирована и по указу из Екатеринбурга восстановлению не подлежала (№№ 29, 57). И так и не нашлось дела прибывшему с Метеневым специалисту по плавке меди и серебра, само присутствие которого означало реальную возможность постройки плавильной фабрики (№ 65).

         Впрочем, среди производственных заведений особо следует выделить и бывшую пробирную юрту с малым горном для пробной плавки руд, которая с прибытием Корнилова была преобразована в полноценную рудную лабораторию (№№ 39, 44). Подобные лаборатории устраивались далеко не во всех заводах, и их наличие фактически повышало заводской статус.

         Пока сохранялась надежда на разворачивание сереброплавильного производства, завод рассматривался как база будущего строительства. Это заставило отказаться от уже решенного вопроса о передаче его воеводской администрации (№№ 62, 65), да и Метенев резко выступал против потери уникального предприятия (№ 15). Но с отказом от дальнейшей борьбы за якутское серебро Корнилов сделал вывод в октябре 1753 г., что от завода пора избавляться (№ 57).

         В 1754 г. сибирский губернатор Василий Мятлев предлагал «возобновить» Тамгинский завод (№ 61), а соликамский купец Иван Александров изъявил желание взять его на откуп (№ 65). В 1755 г. к заводу проявила интерес Анадырская секретная экспедиция, для которой, в основном, и поступали заказы от воеводской канцелярии (№№ 67, 68). Экспедиция была организована с целью «умиротворить» взволновавшееся коренное население прибрежных районов и ради той цели готова была обеспечивать завод дармовой рабочей силой. Метенев тогда велел огородить Тыринские рудники острожками и ограничить туда допуск эвенов (пункт 3 в № 69). 

         В принципе, восстановить завод было не так уж сложно, ибо в заводских амбарах хранился разобранный колотушечный молот и все прочие необходимые детали (№ 78). Также очевидна была готовность местного населения всеми силами сберечь завод, давно уже ставший родным. Во время наводнений и пожара 1749 г. (№ 32) завод спасали все кто мог ходить – «от мала до велика», включая женщин. А во время наводнения 1748 года со стихией наряду с русскими сражались более сорока якутов. Хозяйственная деятельность завода оказалась выгодной якутскому населению (№ 58), хотя пока оно не нуждалось в фабричном железе (пункт 1 в № 72). Корнилов же хоть и потерял веру в Тамгу, полагал строительство нового железоделательного завода задачей вполне выполнимой и называл конкретное количество специалистов для ее выполнения (№ 68).

         Но полномасштабная организация заводского производства предполагает целый комплекс мероприятий и условий. Уже когда судьба завода была решена, Корнилов сформулировал принципы деятельности и основные проблемы любого вероятного металлургического предприятия в Якутском уезде (№ 72). В «пунктах» Корнилова кратко изложен накопленный за двадцать лет XVIII века уникальный опыт горнозаводского хозяйствования в экстремальных условиях. И можно убедиться, что многие рекомендации звучат вполне актуально и в XXI веке.

         Впрочем, среди причин окончательной гибели Тамгинского завода и отказа от возобновления железоделательного производства в Якутском уезде нельзя исключать и серьезного субъективного момента. Известно, что воеводская администрация прямо указывала на свою заинтересованность в производственной деятельности завода и на скрытую или явную неохоту к тому Корнилова (№ 67).

         Разработка Верхне-Ленского рудника и вся «тыринская эпопея» были основными, но не единственными событиями в поисках серебра Якутии в середине XVIII века. И кроме того не ослабевал интерес и к другим полезным ископаемым.

         В 1746 г. поступили любопытные сведения о предполагаемой серебряно-свинцовой руде на притоке Нижней Тунгуски речке Илимпее. К сожалению, в этом направлении поиск забуксовал из-за фатального стечения обстоятельств – почти одновременно умерли рудознатец и посланный к освидетельствованию член заводской команды (№ 14, примечание 1 к № 16), а затем все силы были брошены на Тыру. На опробование в Тамгинский завод привозили некие образцы с далекого морского побережья (№ 25), цветные камни с берегов Вилюя и Мархи (№ 51), бедную медную руду с нижнего течения Лены (№ 66). Лично Метенев насобирал по берегам Лены поделочные камешки, а в горе ниже Якутска откопал нечто напоминающее серебряную руду (№№ 10, 16). А в 1751 г. Корнилов обнаружил признаки серебра в старых копях Столбовского железного рудника (№№ 42, 43, пункт 2 в № 69). Наконец, с 1753 г. заводская команда во главе с Прижимовым добывала слюду на Витиме – по уверениям Иркутской провинциальной канцелярии, лучшую в России. Здесь успело сложиться принципиально новое направление деятельности геолого-добывающей службы (упоминания по №№ 57, 60, 67, 72; в настоящий сборник большинство документов по этой теме не вошло). Но наиболее перспективным могло оказаться известие о находке серебра и слюды в землях эвенков – на верхнем притоке Алдана реке Темтень, или Тимптон (№№ 70, 79). Да только час Тамгинского завода тогда уж пробил.

         Незадолго до расформирования тамгинская команда была частично привлечена к небывалому мероприятию – к первой геологической экспедиции на Камчатке, Курильских и Командорских островах 1753 – 1755 гг.

         О вероятности некой промышленной акции на Камчатке говорилось уже давно. Еще в 1727 г. начальник уральских заводов Вилим Геннин письменно обсуждал с сибирским губернатором М.В. Долгуруким возможность постройки на Камчатке железоделательного завода (хотя и высказывался об этом скептически). По крайней мере в 1731 г. поступило первое достоверное известие о медных рудах на крайнем Северо-Востоке, когда от руководителя «Камчадальской партии» Д.С. Павлуцкого (сменил погибшего А.Ф. Шестакова) в Екатеринбургскую лабораторию был доставлен образец колчедана из «Коряцкой земли» с Сигланской губы. Кусок колчедана и не содержащий руды «черный камень со звесками (блестками – Авт.)» подарили ему два местных жителя7. Сам Беринг намеревался перенести со временем Тамгинский завод к Охотску или Камчатку8. Известно, что первый управитель Тамгинского завода Александр Соловьев незадолго до своей смерти успел направить с соответствующим поручением старшего заводской военной команды драгуна Сибирского драгунского полка Ивана Исакова. В июле 1738 г. Сибирская губернская канцелярия сообщила в Екатеринбург об объявлении им меднорудного месторождения на Ангаре и упомянула между прочим: «И будучи в Якутску, оный Соловьев посылал его, Исакова, по приказу капитана-командора Беринга до Камчатки для сыску руд и для осмотрения приличных мест к заводскому строению, но токмо по обыску его, Исакова, к строению заводов способных мест не явилось»9.

         Нынешняя экспедиция имела две отправные точки. В 1751 г.тобольский ямщик Яков Пермяков, живший некоторое время в Большерецком остроге на Камчатке, объявил в Сибирской губернской канцелярии о якобы золотой и серебряной руде на речке Белой под Якутском, жемчужных раковинах в реке Опале на Камчатке и цветных камнях в трех камчатских урочищах при «Окиане-море». А в 1752 г. служилый Дмитрий Наквасин объявил в Канцелярии Охотского порта о верховой залежи самородной меди «в Камчатском морском острову». Имелся ввиду остров Медный, открытый в 1746 г. Медь там была разведана еще в 1747 г., а Наквасин во главе судна зверобойной компании промышлял на острове в зимовку 1749 – 1750 гг.10

         По первому известию отправился якутский сын боярский Петр Шестаков с четырьмя работниками Тамгинского завода (№№ 74, 75), по второму – упоминавшийся горный офицер Нерчинского завода Петр Яковлев (№№ 60, 81). С Тамгинского завода в его команду вошли штейгер Пермяков, берг-гауэр Меркурьев и четыре горных ученика. Шестакову с его людьми довелось побывать на первом Курильском острове, а по возвращении оттуда он поступил в распоряжение Яковлева. Позже в команду Яковлева вошел якутский посадский человек Семен Новиков, который также искал полезные ископаемые на Курилах (№ 76).

         И случилось так, что именно Петр Шестаков принял Тамгинский завод в ведение воеводской администрации.

         Итак, в феврале 1756 г. получен был соответствующий указ из Екатеринбурга (№ 73), в апреле сдано заводское имущество на Тамге, в Якутске, на Верхне-Ленском руднике и в устье Тыры (№ 78), а в июне заводская команда отправилась в Нерчинский завод (№ 77). Массированный и планомерный натиск на недра Северо-Востока был отложен до следующего столетия.

         ...Полтора десятка лет они считали «своими» недра от речки Илимпеи в Красноярском уезде на западе до Камчатки и Курил на востоке. И теперь оставляя никому теперь не нужный завод и могилы нескольких работяг и двух его командиров на заводском и городском кладбищах, наверняка многие из них задавались вопросом. И вопрос этот остается – а была ли перспектива? Было ли возможно чего-то достигнуть на заре якутской геологии при такой природе и при такой экономике?

         Ответ на первую часть вопроса, как нам кажется, можно найти в свидетельстве Петра Корнилова: «Метенев рассуждал, по лежащим в шурфах жилам – как при его, Метенева, так и Шарыпова приисках, по тамошнему весьма краткому лету и чрезвычайно великим морозам всеконечно надлежит при обоих тех рудниках заработаться в гору шахтами и штольнями. А без того по тамошнему студеному воздуху в зимнее время быть никак неможно. И для того-де быть должно довольному числу людям» (№ 69).

         А вторая часть – это вековой вопрос о «нужности» России Севера. В разные времена об этом рассуждают по разному, но ответ всегда один.

 

         В сборнике опубликованы документы архивного фонда Уральского горного управления (№ 24) Государственного архива Свердловской области – опись 1, дела 1137, 1141, 1176, 1224, 1261, 1263, 1311, 1352, 1382, 1389, 1395, 1406, 1423, 1441, 1472, 1477, 1478, 1509, 1520, 1597, 1602, 1637. Орфография опубликованных документов приближена к современной.

 

         Составитель выражает глубокую и искреннюю признательность заведующему лабораторией Института геологии алмаза и благородных металлов СО РАН Владимиру Алексеевичу Амузинскому, чьи консультации и деятельное продвижение проекта сделали возможным настоящее издание.

 

_______________

1 Тамгинский завод и Камчатская экспедиция. Сборник документов по ред. Н.С. Корепанова. Екатеринбург, 1999.

2 Государственный архив Свердловской области. Ф. 24. Оп.1. Д.218. Л.293, 296.

3 Там же. Д.256. Л.381, 383.

4 Там же. Д.395. Л.581.

5 Амузинский В.А., Калашников А.А., Корепанов Н.С., Шишигин П.Р. Афанасий Метенев – первый рудознатец Якутии. // Вестник Госкомгеологии Республики Саха (Якутия). Якутск, 2002. № 1. С.92.

6 Там же. С.95.

7 ГАСО. Ф.24. Оп.1. Д.287. Л.108-109.

8 Тамгинский завод… Л.46.

9 ГАСО. Ф.24. Оп.1. Д.706. Л.141.

10 Макарова Р.В. Русские на Тихом океане во второй половине XVIII века. М., 1968. С.48-49.