В ОЖИДАНИИ ТРАМВАЯ
(К чему приводит горизонтальное положение, почему нужно сидеть и смотреть и что же все-таки важнее футбола)
- Ваша проза сильно выделяется на общем фоне, в частности благодаря оригинальному методу беспристрастной фиксации окружающей действительности. Как вы к нему пришли?
- Это постепенно сложилось – такие вещи не бывают умышленными. Я начинал с того, что писал что-то «из головы», как и подавляющее большинство авторов. Правда, с сюжетами у меня всегда было туго, я вообще не люблю сюжетность. И как у всех прозаиков, которые пишут рассказы, была мысль, что хорошо бы написать роман. Потому что, к моему большому сожалению, малая форма находится на периферии читательского и издательского внимания – человек, который пишет рассказы, всегда испытывает чувство некоторой собственной неполноценности. И одновременно у меня была идея написать некий текст в дневниковой форме. Эти две незатейливые мысли сошлись вместе и воплотились в романе «Горизонтальное положение». Он дневниковый: я писал его ровно год, и каждому дню соответствует какая-то запись.
- Это был настоящий ваш дневник?
- Отчасти. Все, что там описано, – было, но не все, что было, – описано. Целые куски жизни остались за его пределами.
- А насколько вообще герой в ваших произведениях совпадает с вами?
- Не полностью, конечно. Наибольшее совпадение автора и героя было, наверное, в романе «Есть вещи поважнее футбола» – я решил, что там себе это позволю. В «Сидеть и смотреть» личности нет вообще. А в «Горизонтальном положении» она отображается, но персонаж там немножко отмороженный, заторможенный. Я не такой – несколько разнообразнее.
- Ради «Есть вещи поважнее футбола» вы год посещали матчи «Динамо». Как этот опыт отразился на отношении к самой игре? Не изменилось ваше мнение, что футбол – это метафора жизни?
- Нет, оно даже, наоборот, укрепилось. В футболе просто очень много всего: величия и ничтожества, триумфов и провалов, драм человеческих и командных. Мне кажется, ни в одном другом виде спорта нет ни такого масштаба, ни такого накала страстей. Со мной наверняка поспорят любители хоккея, скажут, что там тоже кипят страсти, но хоккей – это маленький мир. В него на высоком уровне играют шесть стран. А в футбол играют везде, почти в каждой стране есть национальная сборная. Это огромный круг действующих лиц и каких-то историй, сюжетов.
- В другом эксперименте, который лег в основу романа «Описание города», вы показываете, как можно полюбить совершенно незнакомое место. И получается, что любовь – это не обязательно нечто данное свыше, а результат определенной внутренней работы. То есть можно полюбить вообще любой город?
- Пожалуй, все-таки не любой, но я обычно настроен полюбить. И если нахожусь где- то дольше одного дня, за редким исключением, мне это удается. Таков мой подход, наверное, к жизни вообще: то, что не можешь изменить, надо полюбить. Эксперимент заключался в том, чтобы специально выбрать какой-то очень неяркий город, серый, невзрачный, и понять, удастся ли проникнуться к нему чувством, если постоянно туда ездить. Удалось, и этапы эмоционального приближения зафиксированы в тексте. Не знаю, насколько убедительно у меня получилось это описать, но сам эксперимент был для меня очень интересным.
- И «Горизонтальное положение», и «Описание города», а теперь и «Есть вещи поважнее футбола» были встречены критиками очень благосклонно и попали в шорт-листы престижных литературных премий. Ожидали такого успеха?
- Нет, конечно. Я вообще до «Горизонтального положения» был очень далек от этого мира – премий, крупных издательств. С самого начала осознавал, что пишу экспер- иментальные вещи, которые очень мало кому могут быть интересны. Мне больше всего хотелось получить профессиональное признание – писателей, поэтов, литераторов – определенного круга людей. И я этого добился. Помню, как десять лет назад, когда сидел на работе, мне позвонили с незнакомого номера. Оказалось, это был Юрий Витальевич Мамлеев. Он долго говорил о том, что я очень хорошо пишу и как ему нравятся мои вещи. У меня было ощущение, что жизнь удалась.
- В «Горизонтальном положении» вы описываете литературные круги, в частности поэтические вечера. Что происходит сейчас с поэзией? Со стороны кажется, что хороших поэтов много, но широкая публика их не знает. Это их проблема или читателя?
- Это вообще не проблема. Это совершенно нормально. Конечно, трудно судить, когда находишься внутри процесса (я ведь поэзией тоже занимаюсь, у меня вышло две книжки стихов), но даже изнутри видно, что сейчас самый настоящий расцвет: выдающиеся авторы рядом с нами живут, прямо Серебряный век. И как тогда сидели все эти поэты в своих «Бродячих собаках», так и сейчас. Можно прийти, послушать и убедиться.
- А насколько это закрытый круг? прямо с улицы можно взять и зайти?
- Прийти на чтения может любой, но, правда, любые как-то редко заходят. Круг читающих почти совпадает с кругом пишущих. В России есть пятьсот-шесть- сот современных поэтов (я имею в виду серьезных поэтов – так-то тех, кто пишет стихи, гораздо больше). А люди, которые любят современную поэзию и при этом сами не литераторы, – очень большая редкость.
- Почему, как вы думаете?
- Серьезная поэзия достаточно сложна. В современном искусстве, в том числе в литературе, фактор эстетического наслаждения уже отошел на второй план: произведение скорее должно вызывать некий душевный дискомфорт. Чтобы от поэзии получать даже не удовольствие, а вообще хоть что-то получать, нужно быть подготовленным. Человеку с улицы, который никогда не выходил за пределы школьной программы, современная поэзия просто непонятна. Мне кажется это совершенно нормальным. Многие любят предаваться благодушным воспоминаниям о том, что вот, мол, в шести- десятые годы поэты собирали стадионы...
Ерунда это. Люди тогда собирались не на поэзию. В Советском Союзе был дефицит очень многих естественных вещей, в том числе и развлечений. Или, например, настоящих интеллектуальных авторитетов. В условиях железобетонной советчины любое проявление чего-то живого уже было интересно. За этим они и ходили на стадионы.
- В вашей новой книге «Сидеть и смотреть» запечатлены уличные сценки, происходящие в разных городах мира. Этот опыт позволил сделать какие-то интересные выводы?
- Глобальный вывод один: сам процесс наблюдения очень сильно влияет на наблюдаемое. Совершенно разные вещи происходят, когда человек, скажем, шел, устал, сел на скамейку и просто наслаждается чудесным летним вечером или когда он сидит в состоянии активного наблюдения и все фиксирует. Меняется восприятие, все видится и слышится по-другому. Например, в Кожухове (это такой московский район за МКАД) есть конечная остановка, самая дальняя. За ней – лес. И все, дальше города нет. Каждый раз я поражался пустынности этого места: там вообще ничего не происходит, только автобусы приезжают и уезжают. И вот я сел там наблюдать, провел часа два и буквально не успевал записывать! Был просто вал событий! Но уверен: если бы мне не надо было наблюдать, а, скажем, я просто сидел бы на этой остановке и ждал кого-то, ничего такого бы не происходило.
- У вас уже есть замысел нового эксперимента и книги?
- Да, этот проект находится на стыке литературы и современного искусства. Я придумал акцию «От конечной до конечной»: что будет, если целый день ездить на московских автобусах, строго от конечной до конечной, и на очередной конечной садясь в первый же подошедший автобус. Я так ездил двенадцать часов подряд, и в результате появился текст. Получил очень интересный опыт. Им заинтересовался мой хороший товарищ и коллега Алексей Михеев, и у нас возникла мысль сделать серию таких акций в Коломне, которая славится, помимо пастилы и древней истории, еще и трамваями. Это единственный город в Московской области, где они остались – целых десять маршрутов. Мы с Алексеем выиграли грант в тамошней литературно-художественной резиденции «Арткоммуналка» (это еще и музей, и вообще интересная культурная институция). Жили там поочередно в течение месяца и изучали город через его трамваи. А по итогам напишем большой совместный текст.
АЛЁНА ТВЕРИТИНА, журнал «АЭРОФЛОТ»
Обзор Галины Юзефович
Рецензия Александра Журова
Размышления Александра Журова
|
