Происходящее на сцене вас давно не удивляло и не шокировало? Вы давно не замирали в изумлении, и судорожно на вдохе не перебирали свой словарный запас, чтобы описать увиденное, ощущая при этом в голове лишь звенящую пустоту? Значит, вы пропустили Екатеринбургские гастроли челябинской пластик-группы «Море Лаптевых» и их земляков Нового Художественного Ансамбля под руководством Льва ГУТОВСКОГО, организованные журналом «Театральный сезон».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГАСТРОЛЕРЫ

Обитатели города металлургов 9­11 июня в Музее архитектуры и в Доме актера представляли в Екатеринбурге несколько проектов­перформансов. С вашего позволения, мы не будем задерживаться на жалостливо хрюкающем и повизгивающем любимце музыкантов и акционистов всех времен и народов Носферату, немого и черно­белого в силу почтенного возраста. Также мы лишь упомянем о новом музыкальном альбоме НХА «Охота на снарка». А остановимся мы на пластическом проекте и нервном шейпинге.

Участники «Моря Лаптевых» сделали неординарный шаг и перенесли пластику современного танца в театральную плоскость… или театрально пространство, если хотите… Хореограф и постановщик Ксения ПЕТРЕНКО при помощи своей команды оставила от танца совсем немного, но, пожалуй, самое важное. Вот оно­то и разрослось, причудливо видоизменилось, приспособило театральную среду обитания под себя, чтобы с новой силой, не пустословя, задевать чувства зрителя. Магия танца в отсутствие самого танца была продемонстрирована 11 июня на примере спектакля «Артюр Рембо» (A.Rimbaud). Как гласила аннотация в программке, на эту постановку артистов вдохновила страсть их духовного гуру и композитора Льва Гутовского. Предмет страсти – собственно поэт Рембо, его судьба и творчество. В результате получился настоящий психологический триллер.
 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АРТЮР РЕМБО

С одной стороны, все как написано в программке: вот ненавистная мать, тупые обыватели, верный друг, конфликт поэта­авангардиста с обществом и т.д. и т.п. С другой – специально или невольно «Лаптевы» обращаются к архитепическим образам, сидящим у каждого в подсознании, детским страхам, а то и вовсе к трансперсональным и трансцендентальным переживаниям рождения и смерти. Чувствуешь, как тебя затягивают в бесконечно замкнутый и безнадежно абсурдный мир. Здесь ждет лишь отчаянье и мучительное одиночество, подтверждающее бессмысленность этого жестокого представления под названием жизнь

Суета в полумраке, внезапное появление и исчезновение персонажей. Театр теней, наполненный жутковатыми образами, иногда обретающими объем и осязаемую телесность. Вот дикая пляска калеки на костылях, вот гигантская фигура женщины, угрожающе нависшая над скорчившейся фигуркой героя, а вот чинно беседуют два джентльмена, оставляя в пространстве дыры. Стенающий ящик, заклинающий сыночка не жить, приходится запинывать ногами, чтоб замолчал, и отпустил из­под своей ожившей туши обессиленного юношу. Хрюкающие люди самым бесстыдным образом лапают черную доску размером с небольшую дверь. Сам Рембо, что­то бормочет на французский манер где­то под потолком, а затем строчит на швейной машинке (не иначе как стихи). Черная женщина заходится в истерике страшным шепотом. Все это образует складное и последовательное повествование, вполне в театральных канонах.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. В КОТОРОЙ ЧТО-ТО ПРИДЕТСЯ ОТВЕРГНУТЬ

Правда, слова здесь лишь декорации, они даже менее информативны, чем отбрасываемая тень, чем общение при помощи фонариков на стопах актеров или довольное хрюканье. Действие наполняется такой широтой смыслов, на которую способен каждый отдельно взятый зритель. Пульсирующий рваный ритм «повествования», задаваемый инфернальной сюрреалистичной музыкой Льва Гутовского заставляет либо включаться в происходящее, либо отказаться принимать его вовсе. Любой музыкальный фрагмент, запущенный задом наперед вызовет у вас нервную реакцию. Здесь же – это один из композиторских концептуально оформленных приемов. Такая гремучая смесь стремительно разъедает рамки восприятия. От совершенно простых образов начинают пробегать по коже мурашки, в груди начинает шевелиться серый страх, к горлу подступает отвращение, чувствуешь, как что­то просыпается в самых глубинах не то души, не то памяти.

Действительно, если тебя отвергла собственная мать, то стоит ли ждать благосклонности от окружающих, которые тебе вообще ничего не должны. Дальше каждый продолжает и достраивает картинку сам для себя. Кто­то, посмотрев спектакль, возможно, закроет глаза и скажет «неправда, вы все придумали, я не боюсь темноты и причудливых теней, я в мире с собой и со всем миром». Потом, поежившись, уткнется в плечо близкого человека, или, подтянув колени, закутается в теплый плед. А то и выпьет грамм сто горькой, чтобы унять свое «негодование».

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. В КОТОРОЙ НАКОНЕЦ-ТО ПОЯВЛЯЕТСЯ ТОМ КРУЗ

А накануне перед «Артюром Рембо», 10 июня, был показан по хулигански задорный перформанс, классифицированный создателями как нервный шейпинг, под названием «Почему Николь Кидман ушла от Тома Круза». На большом экране демонстрировался фрагмент из фильма «С широко закрытыми глазами». То место, где Кидман и Круз обсуждают, кто кому изменяет и кто кого хочет. Пока зрители были увлечены просмотром картины, в зал по одной стали входить девушки и раздеваться. В таком же белье, как на Николь, они рассаживались перед экраном во фривольных позах и с интересом наблюдали за семейной сценой.

В момент, когда актриса начала биться в истерике, наши Николь Кидман ожили и начали копировать Кидман экранную. Постановщики картинное состояние аффекта разбили паузами и повторами и умножили шестикратно, по числу танцовщиц, переводящих происходящее в «здесь и сейчас». Семь визжащих женщин, падающих на колени, катающихся на спине и лупящих по полу руками – зрелище впечатляющее. Когда буря утихла – девушки расселись вновь созерцать единственного на всех Круза. Так и не добившись от киногероя взаимности, дамы стали по одной забирать платья и уходить. Так действие плавно перешло в презентацию нового альбома НХА. На сцену выкатили неизменного Гутовского в инвалидном кресле. Так и напрашивалась ассоциация, что это постаревший Том Круз, разбитый подагрой или инсультом. Для полноты картины его преданно окружили молодые и нежные Николь. После этого композитора транспортировали к роялю охотиться на снарка.

Не сказать, что после дикой пятнадцатиминутки захотелось погрузиться в созерцательную рефлексию и пошариться в своих душевных закромах. Но заряд потрясающего позитива был получен. Да какая разница, почему она от него ушла? Я бы вот, например, тоже ушла. Можно, конечно, порассуждать о доверии, обманутых и неудовлетворенных женщинах и о том, что «все мужики сволочи»… вопрос зачем? Когда внутри бьется что­то живое и настоящее, что­то по­детсадовски восторженное и бессмысленное.