Поэт в России: глас народа
 

Какое, казалось бы, отношение может иметь авторское выступление поэта к театральному искусству? Оказалось, может прямое. Чтобы более адекватно оценить сценическую сторону выступления легенды русской поэзии, я даже заручился поддержкой драматурга и театрального критика Надежды Колтышевой.

В фойе «Космоса» мы встретились с еще одним критиком, Леонидом Быковым, и он пожелал нам приятных впечатлений, причем уточнил, что за собственно поэтическое не ручается, но уж общехудожественное гарантирует. С таким напутствием мы прошли в зал и заняли лучшие места в ожидании шоу. В публике было столько уральских писателей, что возникло ощущение дежа вю – будто мы на очередном юбилее журнала «Урал». 
В меню авторского вечера входили разговор по душам, стихи и песни, а также продажа книг с автографами. Последнее, впрочем, уже относится к коммерческой части, а вот если говорить о трех творческих составляющих, то лучше всего были стихи. Началось все, однако, с песен. Песни шли фоном, пока рассаживались поклонники, но то были еще цветочки. Самая колбаса началась, когда раздался голос дорогого гостя. Он раздался как бы с неба над пустой сценой. Евгений Александрович сразу успокоил зрителей: во­первых, нет никакого мошеничества, и он действительно находится за кулисами, а не разговаривает откуда­нибудь из Москвы. Во­вторых, он не намерен, подобно волшебнику Гудвину, все время прятаться, и вскоре появится живьем, но не сейчас. А сейчас он принялся рассказывать, как когда­то написал слова для песни, ставшей подлинно народной и все дела. Рассказ был подробный, минут на пятнадцать, причем название песни держалось автором в тайне. Затем включили фанеру. По первым же аккордам зал угадал песню «Ромашки спрятались, поникли лютики...», но на самом деле это была «А кавалеров мне вполне хватает...». Вышла певица и запела, но вышел и Евтушенко, и тоже в меру своих вокальных способностей запел. Способности оказались средние. Впрочем, когда песня наконец закончилась, он сказал, что терпеть не может петь под фонограмму.
Разговор по душам состоял из воспоминаний о бурной молодости и размышлений о времени и о себе. Воспоминания, в основном любовно­эротического характера, были небезынтересны, хотя, пожалуй, слишком подробны, что несколько утомляло. Что касается размышлений, то поэт проявил себя истинным и вполне предсказуемым шестидесятником: объяснил, что никогда не писал политических стихов, но всегда гражданственные; а чехословацкие события 1968 года назвал трагическими.
Лучше всего были стихи. Вначале прозвучал «Спорт и спорт» – первое опубликованное стихотворение. О том, что есть советский спорт, а есть и западный профессиональный, мораль ясна. Затем пошли новые стихи, в которых Евтушенко как поэт себе не изменил: тот же, что и сорок лет назад, букет из эротической патетики и социальной рефлексии, или, как говорил Ю. Тынянов, стиль – это человек. Новые стихи не удивили, но и не разочаровали. Трудно поверить, но некоторые из них оказались действительно интересными. Поэтому не было, как это часто бывает со старыми знаменитостями, ощущения мемориальности происходящего: Евтушенко выступал в качестве настоящего себя, а не в качестве памятника себе прошлому. Как чтец он тоже себе не изменил, однако эта его манера многим нравится, и вообще есть мнение, что плохое чтение составляет непременную черту всякого настоящего поэта.
Я возвращался домой в троллейбусе, а сзади ехали с того же вечера две разговорчивые женщины. Так мне посчастливилось услышать глас народа. Он гласил, что читал Евтушенко хорошо, а пел плохо, но вот уж кто полное чучело – так это Роберт Рождественский.

Андрей Ильенков