Единожды вошедши в наш культурный контекст, он остается таким же, как в первый раз. Те же герои – «маленькие», те же страсти – большие. Уже без кавычек. Та же кутерьма реквизита, тот же перебор символов и метафор. По­прежнему он чуток к музыкальному фону (собственно это не фон даже, а отдельный персонаж, который существует сам по себе и убеждает не меньше, чем актеры).

Культурное пространство, занимаемое Колядой, велико. Московские критики его ругают за «провинциальность». Очень хочется возразить: разве не есть его творчество – вся Россия. В том числе и та, на которой и оттачиваются яркие перья столичных гламуров.

Можно его попрекать за «грязь», можно им восхищаться, как певцом «маленького человека». Но не лучше ли принять его таким, какой он есть. Со своим лицом. Он никогда ему не изменяет. Однажды надел, выбрал, сформировал и несет его сквозь невзгоды и «взгоды». И лицо это искреннее и открытое, ну, своеобычное – так тем лучше. Много ли у нас лиц с необщим выраженьем?

На двух зайцах или китах стоит невыразимая словами атмосфера «Коляда­Театра», в которой соседствуют теплота и уют с упорной небрежностью к отдельным деталям. Нежная любовь к людям сочетается со страстью покопаться в не очень чистом их исподнем.

И в новом спектакле «Старая зайчиха» Коляда остается самим собой. Совсем не хочется пересказывать сюжет, он прост и вечен, вполне в его духе ­ что­то вроде “ARS LONGA – VITA BREVIS” (искусство вечно – жизнь коротка). И в этом арслонге – два маленьких затюканных зайчика, плюшевых и потасканных, жизнью, как молью побитых.

Они, бедолаги, скачут то в тесном закутке, то в маленьком зрительном зале, все время дерутся­обнимаются и плачут. Как пронзительно они плачут о несбывшемся! Убить бы этих маленьких беззащитных зайцев, чтобы не травили душу своими мелкими страстями. Глядя на них, о своем, несостоявшемся хочется поплакать, да некогда, свои арслонги зовут. Барабанная дробь цветастых резиновых сапог зовет, перед носом раскрашенными петушиными перьями машут, манят. И зайчиков тоже все время перебивают, настойчиво, может быть, даже навязчиво и жизнерадостно.

Они скачут­плачут, а гордо над ними реет светлое имя их доброго деда Мазая. И никак не скажешь, что погнался за двумя – ни одного не поймал. И он поймал и зрители словили, в случае, конечно, если разделяют его мироощущение. А иные сюда и не ходят, кажется.