Большой дивертисмент
В апреле в Оперном театре давали балетную премьеру. В двух первых спектаклях солировали москвичи (солист Большого театра А.ЕВДОКИМОВ в роли Поэта и солист «Русского балета» А.СМОЛЯНИНОВ), а курировал выпуск постановки, тоже специально приехавший из Москвы, художественный руководитель екатеринбургский балетной труппы Вячеслав ГОРДЕЕВ. Так, дело пополнения репертуара было совмещено с некоторым гастрольным ажиотажем. Теперь же, после отъезда гостей, городская публика осталась наедине со своей труппой, а труппа – наедине с новым хореографическим текстом. Что будет дальше?
Визуальная задумка балета «Большой вальс» действительно красива. Из темноты в разных частях сцены свет выхватывает изящные скульптурные группы. Начало решено в эстетике чернобелой фотографии. Приглушенность света делает «фотографии» вневременными и одновременно хрупкими.
Рояль с распахнутой крышкой, развернутый к зрителю густым золотом струн и подвешенный как огромное крыло. Выстроившиеся под ним в стройный ряд клавиши – застывшие белые силуэты балерин и черные мужские. Картинка, казалось бы, навек, с фотографической точностью, впечатанная в декорацию – пока она не вспархивает. Как неожиданное и невозможное, это производит впечатление.
21 апреля ведущие партии танцевали лауреаты международных конкурсов Маргарита РУДИНА и Алексей НАСАДОВИЧ. Сравнение с москвичами оставим самому театру, оно в любом случае полезно – как живое взаимодействие, как опыт и возможность реально оценить себя.
Упрекнуть театр в том, что наш «Большой вальс» является переносом столичного спектакля, невозможно. Другое пространство (уже не открытая со всех сторон сцена Концертного зала им. Чайковского, а сугубо театральная площадка), другое изобразительное решение, а главное, другие танцовщики – и все, результат новый, ведь в театре не бывает повторения. Сам постановщик Тамаз ВАШАКИДЗЕ отметил на прессконференции, что именно в Екатеринбурге, с художником Станиславом ФЕСЬКО, ему удалось воплотить наиболее точно замысел, связанный с роялем и танцорамиклавишами.
Эксплуатировать имя Баланчина, смутно висящее в воздухе над этой премьерой, – означает тоже поставить всех в неловкое положение. Тем более что оно не значится в программках или афишах, а связывается только с посвящением великому хореографу XX века московского «Большого вальса», поставленного тем же Вашакидзе в «Русском балете».
Принцип создания балета на небалетную симфоническую музыку, способ выращивания танцевальных образов из самого дыхания музыки (то, что называется белым, бессюжетным балетом); культ балерины; большая, нежели обычно, ставка на изящество и воздушность движений – вот то, что здесь можно связывать с именем Баланчина. Но в томто и дело, что связывать не нужно – нехорошо это.
А что тогда в остатке? А в остатке большой дивертисмент и овации зала. Во многом это заложено и в самой музыке И.Штрауса с его вальсовой репутацией, но в этой постановке снятие с себя всякой необходимости строить целостную драматургию усугублено тем, что отдельные эпизоды большой формы изначально подведены к остановкам – моментам запланированных аплодисментов.
А.Насадович, как и М.Рудина, несет в себе изящество и грациозность, которые соответствуют утонченному романтическому образу Поэта. Но, пожалуй, главным плюсом спектакля (и во многом его педагогической заслугой) можно назвать участие восемнадцати юных балерин. Восемнадцать девочек в ажурных белых платьицах. Задачу поднять их до нужной планки, сделать не уступающими друг другу по технике и грации, можно считать отчасти выполненной, а отчасти задачей на вырост. Именно через них возникает в балете ощущение красоты и искусство дышащей, меняющей свой рисунок, сплетающейся и расплетающейся живой геометрии.
Два отделения балетного вечера выстроены как движение от малых форм к финальной большой – собственно «Большому вальсу». Нельзя не оценить предпринятой театром попытки раскачать свою стилевую и жанровую амплитуду, ища выходы из традиционного балета в разные направления: в сторону данстеатра в первом отделении и в сторону более современных форм классического балета – во втором.
Само по себе возникновение концертного акта, по словам В.Гордеева, вызвано стремлением проявить новые хореографические имена. Однако от ряда номеров остается ощущение недоумения. И подбор музыки, и цветовая гамма подсветки, и особенно неизменный голос диктора, объявляющий следующий номер после неизменных оваций, – все это становится, скорее, не движением в сторону современности, а отзвуком советских кремлевских представлений с эстрадным оттенком.
После концертного дивертисмента складывается впечатление, что наша балетная школа выдержит все – выдержит технически. Но станет ли это языком, на котором танцовщики смогут свободно разговаривать, – вот вопрос. Почти во всех номерах последнего не состоялось.
Самым художественно цельным из них можно назвать «Встречу» (на музыку Жака Бреля, хореограф Эдди Тусент), от которой повеяло атмосферой французских кафе и сдержанной элегантности. В танце двоих (М.Рудина и А.Насадович) были загадочность, шарм, невысказанность чувства. Они рассказали историю любви, не танцуя любовь. Не отрываясь друг от друга, но и почти не касаясь, и почти не останавливая сдержанного кружения, будто не мыслящего своего движения без осторожной – на легком смыкании пальцев – поддержки партнера.
В отличие от «Исповеди» (хореография О.Игнатьева), выделившейся четкой драматургией, но озадачившей претенциозной трактовкой, композиция «Проспект Ленина», напротив, только выиграла от своей непритязательности. Александр Гурвич не пытался, как почти все другие молодые балетмейстеры, скрестить классический балет и свободный данс, а честно ограничился вторым. Свободное зеленое платьице, черные ботиночки, зонтик, мелькание огней витрин на заднике – и танец Веры ГЕНСТЛЕР. То беззаботное одиночество, которым дышит номер, просто и внятно выражено через, казалось бы, чуть небрежный, но органичный в своей раскованности танец.
Екатеринбургская публика на премьере «Большого вальса» аплодировала, как на фигурном катании, радуясь каждой технической блестке. Сказать, что она была доброжелательна, – ничего не сказать. Но ее поддержка, казалось бы, говорящая о том, что успех бесспорен, не должна вводить в заблуждение. Публика всегда хочет радости, искусства, не слишком обременительного для восприятия, хочет красивой, приятной на слух музыки, хочет отдыха. И все это она получила. Задача же творца помнить пушкинские «Ты сам свой высший суд», «Ты им доволен ли?» и слушать не глас «народа», и даже не мнение московских руководителей, все равно остающихся людьми со стороны, а слышать себя, свое ощущение пути и развития. Тогда и придут ответы на вопрос, успех ли это.
Елена КРИВОНОГОВА