Эстафета легенды
 

А ты уверен, что ты – это ты? А вдруг ты – это меньшее, чем ты? А если ты на самом деле – это что-то большее?  Не важно, кто ты. Драматург Александр Володин – об этом. Его Дульсинея – «заурядная девица», которой на пути попался Санчо и которая его услышала. Грош цена мифу, если ты не поверяешь им себя. Потому что миф творится внутри человека.

Можно спорить о том, ушло ли время А.Володина – время растревоженности души, лирической интонации, веры в бескорыстие и благородство, бунта против «рабства кромешной суеты». Ушло ли оно вместе с фильмами «Пять вечеров», «С любимыми не расставайтесь», со стихами «Стыдно быть несчастливым»?..
Молодой петербургский режиссер Дмитрий ЕГОРОВ отвечает на этот вопрос своей постановкой «Дульсинея Тобосская» в Театре юного зрителя. Отвечает нашему безгеройному времени – историей о поиске героя. Написанная в 1971 году по мотивам романа Сервантеса, она – о той, которая была его «дамой сердца» и которой теперь, после смерти Дон­Кихота, выпал жребий – нести в себе эту легенду.
А легенда еще живет в этих горах, долах и небесах, парусами разлетевшихся за кромками гор (художник Анатолий ШУБИН). И мельницы еще стоят; и музыка (композитор Александр ПАНТЫКИН) отзывается далеким цокотом копыт; и бродят кучки почитателей, стремясь внешне быть похожими на героя. Но не им удастся привести мельницы в движение, потому что они – по букве, а не по духу.
Не им, а ей одной. Кто же она? Альдонса в начале действия – воплощение аморфности, неодушевленности, почти полной слитности с предметным миром. Режиссеру удалось провести красной нитью через спектакль историю становления личности. Если бы не Санчо…
Санчо, сыгранный Владимиром НЕСТЕРОВЫМ – это особая, интимнейшая, степень близости актера и роли. Он как сам воздух этой легенды – текуч, подвижен, животворящ. Все понимает, все связывает собой. И – как демиург, творит Дульсинею. Потому что этот звон – звон рыцарства, благородства, бескорыстности, свободы – он несет в себе постоянно. И когда говорит о Дон­Кихоте – тихо, влюблено, уносясь душой ввысь – ощущение, что приходит та тишина молитвы, когда человек наедине с небом, наедине с миром. Противник успокоенности и замороженности души, Санчо – это голос самого А.Володина.
Внезапно выпрямившись и будто теряя сознание, он скажет на Альдонсу: «Она». И – с ней произойдет. В тайном вопросе к себе «А вдруг я и есть та самая Дульсинея?» прозвенит такое открытие молодым сознанием себя и мира, такое прозрение – ты, оказывается, гораздо лучше, чем сам о себе до сих пор думал; ты просто не знал, а кто­то это про тебя знал!
И совсем иное – родители Альдонсы. В их поведении – отстаивание простой житейской философии: пусть она, эта легенда, где­то там гуляет, за воротами нашего хозяйства; нам здесь чудес не надо – это лишние хлопоты, которые так неуместны в нашей размеренной, давно отлаженной жизни. Так вырастает еще одна тема спектакля – разное отношение к легенде. И те, кто в начале были «продолжателями дела», затем займутся завоеванием руки Дульсинеи, а в финале проклянут ее, отрекшись и от своего героя. Они, пусть и в смеховой форме, говорят нам об искажении мифа, о создании лжекумиров.
В жанре фарса, как дрессировка по хлопку, решено обучение Альдонсы Тересой. Полученный ею в употребление набор поз, вздохов, взоров для очарования мужчины Альдонса применяет, со свойственной ей иронией, карикатурно и невпопад. Выпадает. Уходит из этого сценария. Как до этого – из сценария жизни, предписанного ей семьей.
Молодая актриса Мария БУРОВА – пожалуй, впервые в роли такого масштаба. Своим завораживающе медленным танцем в конце второй картины она по­женски тонко и глубоко откликается на пришедшего в дом – и в ее жизнь – Луиса (Олег ГЕТЦЕ). Она с первой же встречи все поняла и про него, и про себя. Ничего в жизни не будет, кроме того, что мы создадим сами. Никем мы не будем, кроме тех, кем мы себя сделаем сами.
В финале перед нами – уже умудренная девочка. После кукольного разрисованного лица – не приукрашенные гримом, наполненные светом, похорошевшие женские черты. Когда Луис с робостью и сомнениями приходит к ней в горы, она пред­чувствует, пред­слышит его, она действительно уже все про него знает своим сердцем, которое проснулось. Безошибочное и сострадательное женское сердце, которого может хватить на двоих. Почему же Луис, почему не другой? Ведь совсем не потому, что похож на Дон­Кихота. А потому что – эстафета, запущенная легендой: он не верит в себя, как еще недавно она не верила в себя.
И так же, как постепенно смягчается поначалу неловкое объятие Луиса и Альдонсы – так же и их угрюмые, боязливые, одинокие души очищаются и светлеют. В финале они смеются как дети, освобожденно. И уходят втроем с Санчо, бросая с линии горизонта прощальный крик: «А­а!» Свободны!
Но режиссер не ставит на этом точку. Последний эпизод: мальчик Бенито сочиняет на трубе мелодию, а девочка Санчика пишет в воздухе свой рисунок. Что­то в них осело. Кажется, эти двое приняли эстафету.
«Какою жизнью ты воздашь за мою смерть?..» – остаются в нас слова Санчо, который давно уже приобрел право говорить от имени Дон­Кихота.

Елена Кривоногова. Фото: Анна Бибикова