Аркадий Застырец:
«Я наслаждаюсь процессом»

Свой 75-летний юбилей Театр драмы, помимо подобающих юбилейной дате торжественных мероприятий, решил отметить премьерой по современной мистерии «Фауст» екатеринбургского журналиста и писателя Аркадия ЗАСТЫРЦА. Автор книг «Пентаграммы», «Я просто Пушкин», стихотворения «Нафталин», комедии «Гамлет» принял нас в своем просторном рабочем кабинете, согласившись ответить на несколько вопросов. Наш разговор незаметно перерос в интереснейшую беседу – о театре, о месте, которое занимает в нем драматург, о том, чем жива или чем должна быть жива литература...

В декабре в Театре драмы состоится премьера спектакля по вашей пьесе «Фауст». Но ведь вы пишете не только пьесы. Как вообще завязались ваши отношения с театром?

Мои отношения с театром очень не простые. Я практически вырос в театре, моё тяжёлое детство связано с театром. И никаких тайн для меня не было – особенно в театре кукол, где работали мои родители, или в музкомедии, где работала моя тётка. Но я не драматург. Если очень хочется как-то меня назвать, то я – литератор. Даже сочинитель – это слово мне нравится больше. Ведь сочинение – это совсем не обязательно враньё. Это собирание разрозненных частей языка.

«Фауст» - не первая написанная вами пьеса, но первая, готовящаяся к постановке. Какова судьба других пьес?

Поначалу я вовсе не рассчитывал на постановку. Первая серьёзная пьеса – это «Гамлет». Серьёзная по объёму и значительности послания, хотя по содержанию это - эксцентрическая комедия. Я написал её, чтобы развлечь своих родных и знакомых, а резонанс и интерес, которые она вызвала, были для меня удивлением. Другое дело, что эту пьесу ни один серьёзный театр не поставил и, я думаю, не поставит при моей жизни. Мне известно только об одной постановке этой пьесы – в тверском университетском студенческом театре.

И почему же за неё не берутся театры?

Любого режиссёра сбивает с толку то, что когда читаешь пьесу, она кажется изумительно лёгкой вещью. Чего там ставить-то –только текст доноси до зрителя, и зритель будет твой. Но это первое впечатление. Но когда начинается обычный разбор материала, начинают возникать возникают и вопросы: режиссёр начинает выстраивать роль и объяснять актёру, что и почему ему нужно говорить и делать. В общем, рассказывает ему некую историю, которая состоит из причинно-следственных связей. Но уже в следующей сцене режиссёр понимает, что эта линия перестаёт здесь работать. Потому что мой «Гамлет» – эксцентрическая пьеса, ни один персонаж там не имеет логически стройной истории или линии поведения. Центр расположен где-то вне, а раз он вне, то происходящее здесь болтается почти как попало. Этим пьеса очень напоминает нашу жизнь. Наша современная жизнь - вообще эксцентрическая штука.

Получается, что когда вы писали «Гамлета», вы не представляли его на сцене, не готовили к тому, что его будут ставить. А другие пьесы?

Так сложилась судьба, что вторую пьесу мне тоже пришлось написать по Шекспиру. Я себе даже концепцию выстроил – P.S. (PostShakespeare или Post Scriptum) – почему я пишу так. Из Томска позвонил режиссёр. «Переведи, - говорит, - Для меня «Сон в летнюю ночь» Шекспира». Я объяснил, что не перевожу, но могу заново написать «Сон в летнюю ночь». Я как раз «ковырял» две шекспировские вещи – «Сон в летнюю ночь» и «Бурю». Они от «Гамлета» отличаются принципиально – я видел сцену, когда писал. Но реально осуществить это видение – другое дело совсем. Потом позвонил Лоевский из ТЮЗа, попросил перевести «Укрощение строптивой». Я опять сказал, что не занимаюсь переводом, но поскольку эта моя любимая пьеса у Шекспира, то я встретился с режиссёром. Всё свелось к тому, что я попросил его честно сказать, ведь ему не текст важен, а движение масс на сцене… А он просто подпрыгнул от радости и воскликнул: «Как вы угадали!? И критики все тоже отмечают…» (Режиссер Владимир Золотарь осуществил постановку «Укрощения строптивой» в Екатеринбургском ТЮЗе в 2004 году, взяв за основу переводы Мелковой и Кузьмина – ТС).

И всё же – как можно охарактериховать ваши пьесы в целом?

Я бы это назвал «Игра в Шекспира». Диалог с Шекспиром, где я время от времени чем-то восхищаюсь, над чем-то издеваюсь…

Как идёт работа над «Фаустом»? Уже полюбопытсвовали?

То, что актёры рады и им нравится материал, мне, конечно, льстит. Потому что с этого всё и начинается: если актёрам не нравится пьеса, а публике, как меня пытаются потом уверить, нравится, то… позвольте процитировать Жванецкого, публике нравится, потому что она хочет театра, идёт в театр, а уж чем её там накормят, то она и съест. Потому что ничего другого-то нет. Или очень мало.

А что делать со зрителем, который не сможет считать игру с произведением и с Гёте, и скажет, что автор-де поиздевался над классиком?

Если только это и останется после того, как он посмотрит спектакль по моей пьесе, мне тут нечего сказать. Что тут делать?.. А если возникает такое впечатление, когда он только афишу увидел, то это нормально. Ну да, наверное, можно предположить, что тут поиздевались над Гёте. Хотя почему над Гёте?.. Он не единственный писал на тему Фауста. «Доктор Фаустус» менее известен, на мой взгляд, в широких кругах, нежели «Фауст» Гёте. И потом – я же не вывожу имя Гёте на афише! А имею я право писать на сюжет о Фаусте? Да полное право имею! То же самое, что и с «Гамлетом», «Сном в летнюю ночь». Сам Шекспир эти сюжеты придумал? Нет. Также легкомысленно говорить, что Шекспир был вором. Да ерунда! И вообще, вот произвели этот термин – постмодернизм. А первый постмодернист был Гомер. У него же живого места нет в произведении – всё сплошное цитирование! Он же брал мифы, которые и без его помощи бытовали. И состряпал из этой мифологии поэму. Сейчас ещё начали говорить, что современная культура – это культура цитирования. Не современная – человеческая! Дело всё в том, что честно себе признаться в этом очень трудно для некоторых авторов. Человек обычно стремиться самому себе голову заморочить. Когда он садиться писать роман, ему почему-то страшно важно осознание, что он первый пишет на этот сюжет, что это он первым всё придумал. У меня наслаждение тем, что «это всё моё», давно уже перестало работать. Это моя принципиальная позиция, авторская философия, если хотите. Если произведение удалось продать хотя бы разок и сумма покрывает мои расходы, на том и спасибо! Если мою пьесу кто-то задумает потом украсть и выдать за свою – я буду даже рад. Я даже в открытую предлагал людям: хотите быть автором моего стихотворения? Только никто не соглашается почему-то. Никто не принимает такой подарок. Но это дело будущего, я думаю.

Чем занимается в таком случае драматург: он ремесленник, даёт материал театру, чтобы театр соорудил нечто, или же это писатель, который свой посыл вкладывает, а задача театра это всё донести?

Второе мне ближе. Хотя, конечно, режиссёр или актёр думают иначе. Театр – посредник. Если он подминает под себя драматургию и говорит, что неважно кто и что тебе пишет, а главное я – почтальон, посмотри, какая медная у меня бляшка, какая у меня сумка! Пляши! Такой вариант, кстати, тоже есть в современном театре – заставляют людей плясать. А человек ведь пришёл удовольствие получать. Если он сам вскочит и полезет на сцену – хорошо, а тянуть его за руку туда – это насилие над личностью, а насилие никому удовольствия не доставляет. Унижение или неловкость, как минимум. Человек ведь очень ловко себя в зале должен чувствовать. А ему говорят: хочешь узнать, что в письме – пляши! Надеюсь, что моя пьеса не приведёт постановщика к тому, чтобы входить в физический контакт со зрителем…

Но морализаторство в «Фаусте» ведь есть… Нет?

Есть, конечно… Мне кажется, что в том и заключается авангардизм пьесы. Сегодня обычным делом стали аморальные вещи в произведении, а у меня тут нечто необычное… У автора есть какие-то идеалы, представления о том, что такое хорошо и что такое плохо… Откуда он это взял?! Это же удивительно само по себе!
Какой реакции от зрителя вы ждёте?
Я не ожидаю, что спектакль какой-то плодотворный мыслительный процесс возбудит или подтолкнёт. Но если произойдёт хотя бы маленькое изменение в сторону гармонизации, то уже хорошо. Заставлять задумываться человека – вообще дело неблагодарное! Откуда мы вообще знаем о его мыслительных способностях? Как мы можем их оценивать? Они, может, близки к нулю! Скорее, я делаю ставку на то, что этот материал зацепит людей, как бы невзначай заставит что-то принять как само собой разумеющееся. В этом я тоже вполне традиционен, имея ввиду традиции XIX века, когда многое тоже исподволь происходило – Гоголь, Сухово-Кобылин… Люди смеялись, радовались, а истину выносили как Чужого в себе. Вот, наверное, тот выход, которого я ожидаю: большая часть публики унесёт Чужих в себе, а потом оно родится, и это будет для человека неожиданностью.

А вы пробовали предложить театру современную пьесу? Не интерпретацию?..

Нет, не пробовал.

Неинтересно работать с таким материалом?

Я в своё время написал современную пьесу, но я её потерял. Это было в суровый момент, когда перестройка началась, и было странное ощущение: вроде бы, железный занавес уже поднялся, движение пошло… Было настроение у всех уезжать отсюда, бежать, бежать отсюда, пока тут не началось по-крупному… И моя пьеса была реакцией на это «уезднОе» настроение. Тогда действительно многие мои друзья поуезжали – кто-то в Штаты, кто-то в Израиль. И я такую грустную пьесу написал. Комедию, конечно… Пошёл по простому пути: там за границей - неинтересно… У меня там сразу инопланетяне… Такой голливудский сюжет. И как простые современные люди, которые живут в этих проблемах, решают для себя, валить им отсюда или не валить.

Прямо как у Богаева...

Ну, наверное… Хотя я не знаю… Многие впадают в иллюзорное состояние, что они, именно они придумывают образы или сюжет. Наслаждаются этой иллюзией А я наслаждаюсь процессом компиляции и переосмысления. Вот и всё. Мне нравится поворачивать… Грубо говоря, взять Зевса – и поставить раком. Это весело! И герой начинает проявлять что-нибудь новое, интересное, чего я сам не ожидал. До меня как-то дошло, что ставка на новизну в искусстве ничем, кроме гордыни, не питается. На этом творчество заканчивается!

Вы не следите вообще за афишами, премьерами?

Нет, не слежу. Когда человек собирается искупнуться в незнакомом водоёме, он сначала пробует воду. Нужно очень много выпить, чтобы не глядя прыгнуть в эту воду. Сколько я ногой не пробовал – ледяная вода…

А в театр ходите?

Практически нет. Чтобы я как зритель пошел в театр – такого почти не бывает.

Не доверяете?

То же самое. Я полагаю, что театр - очень сложное искусство, это плод коллективных усилий. А конечный продукт зависит не от талантливого человека. Талантливый человек просто встраивается в конструкцию, а почему я должен идти и выковыривать его труды из этой конструкции? Я не получаю удовольствия в театре. Всегда что-то портит. И не ложка, а бочка дёгтя. Ну да, ложка мёда есть всегда, наверное. Первым делом у меня начинает болеть голова. Я не понимаю, почему они на меня кричат! За что? Чем я провинился? И предполагаю, что это, наверное, техническая особенность, что я совсем не услышу ничего, если они кричать не будут.

Открытых связей с современностью у вас нет. Вы наследуете неким традициям?..

Я не думаю, что чтобы писать пьесы для театра, нужно обязательно быть в контексте драматургическом. Я киноман, например. Я кинодраматургия – это тоже влиятельная сила. Она – часть единого цельного процесса.

А в «Фаусте», кстати, есть киношные моменты...

Конечно, я этого не отрицаю. Я даже на это намекал в самое пьесе. Я думаю, это нормально – почему нет? Ведь если мы отмотаем назад, в какую-нибудь викторианскую Англию, мы увидим, как другие виды искусства нарпямую реализуются в театре. Если в шекспировскую эпоху, были ещё таблички на сцене и эта степень условности считалась именно театральной, то в викторианской Англии появляются пышные декорации, какие-то ошеломляющие костюмы, машинерия, боги, фейерверки – под влиянием культуры праздника, живописи, моды… Всё это раз! – и в театр пошло. Я считаю, что театр от этого хуже не стал. Нормально всё, процесс пошёл. И я очень люблю английские комедии этого периода.

Но все же - ваш мир привязан к какому-то времени?

У меня, ещё в школе был очень хороший учитель по литературе, Борис Фёдорович Закс – он просто вдолбил мысль, что драматургия – это самое актуальное из всех искусств. Она даже более актуальна, чем плакат или искусство рекламы… Театр всегда непосредственно откликается на то, что происходит в жизни. Не в театре, а в жизни. И вот это – самое главное. Поэтому я считаю, что моё незнание современной драматургии - это хорошо. И если уж вы меня принуждаете сформулировать задачу, то я вижу ее в том, чтобы откликаться непосредственно на то, что происходит вокруг, на все – проблемы, кризисы – и непосредственно реагировать.

Беседует Тина Гарник, Алексей Вдовин. Фото: Антон Павлинов