К оглавлению

ГЛАВА V. ВТОРОЙ РОССИЙСКИЙ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ЦИКЛ: ЭКОСОЦИАЛЬНЫЙ КРИЗИС

5.2. Демографически-структурный анализ революции 1905-1907 годов

5.2.1. Фрагментация элиты: оппозиционные группировки

Фрагментация элиты является одной из важных предпосылок революции как в демографически-структурной теории, так и в теории вестернизации. Демографически-структурная теория полагает главной причиной этой фрагментации обеднение части элиты, происходящее в результате роста ее численности (Сжатие в элите); в результате этого процесса низшие слои элиты переходят в оппозицию существующему режиму. В предыдущих главах было показано, что этот процесс действительно имел место, и что часть обедневшей элиты принимала участие в движении народников. Другая часть дворянской элиты высказывала свое недовольство в рамках движения земцев-конституционалистов. Это движение имело опору в местном земском самоуправлении, что придавало ему большую силу. Земцы-конституционалисты выступали за ограничение самодержавия и создание выборного представительства – причем до февраля 1905 года это представительство мыслилось как представительство высших сословий, то есть движение выступало с сословных позиций[1].

Теория вестернизации также предполагает фрагментацию элиты, но на другой основе – в результате того, что часть элиты усваивает западные культурные ценности – так появляется интеллигенция, противостоящая традиционалистскому дворянству. Наличие этого процесса в России также не вызывает сомнений. В середине XIX века вестернизация нашла свое выражение в идеологической сфере и породила идейное течение, которое называли «западничеством» и которое противостояло традиционалистскому «славянофильству». В конце XIX века в качестве наследницы «западников» выступала либеральная оппозиция, представленная по большей части интеллигенцией.

В январе 1904 г. в Петербурге состоялся учредительный съезд «Союза освобождения», объединившего земских конституционалистов и представителей либеральной интеллигенции. На съезде присутствовали 19 земцев и 26 лиц «свободных профессий», но в избранном ими «Совете Союза» обе фракции были представлены одинаковым числом членов[2]. «Союз», прежде всего, был партией «западников», выступавших за экономическую, политическую, культурную модернизации по западному образцу. Русская действительность была для «освобожденцев» синонимом отсталости и азиатчины, негативным явлением, которое нужно было преодолеть, чтобы устремиться вдогонку за Европой. Один из лидеров партии кадетов В. А. Маклаков писал, что идеал интеллигенции «был так далек от русской действительности, что она не старалась его с ней преемственно связывать»[3]. При подготовке программных документов «Союза освобождения» изучались только западные политические формы, русские традиции демонстративно игнорировались[4]. В программе «Союза освобождения» не предлагалось никаких мер для решения земельного вопроса или облегчения положения рабочих; в соответствие с западной либеральной идеей она была посвящена исключительно задачам борьбы против самодержавия, за конституцию и политические свободы[5]. Очевидно, что в начальный период своего существования «Союз» еще не собирался привлекать на свою сторону народные массы и ничего им не обещал.

Однако существовали и другие, элитные по происхождению, оппозиционные группы, которые искали союза с народом. Происхождение этих групп было связано с новой волной западного диффузионного влияния. Раскол в европейской идеологии и появление марксистского «Интернационала» привели к расколу среди русских «западников», от основной массы которых отделилось течение социал-демократов («эсдеков»). Российская социал-демократическая партия (РСДРП) организационно оформилась летом 1903 года, на съезде, происходившем сначала в Брюсселе, а затем в Лондоне. «Программа-минимум» «эсдеков», в общих чертах, совпадала с программой либералов (дополнительно выдвигалось требование 8-часового рабочего дня). Однако после осуществления этой программы в ходе «буржуазно-демократической революции» и после того, как слабый российский пролетариат в процессе дальнейшего развития численно возрастет, предполагалось осуществление социальной революции, которая ликвидирует частную собственность на средства производства. В соответствии с марксистской идеологией социал-демократы считали движущей силой развития рабочий класс, предполагали вести агитацию среди рабочих и почти ничего не обещали крестьянам[6].

Первоначально состав партии был по большей части интеллигентским; социал-демократы принадлежали к той небольшой части русской интеллигенции, которая находилась под идеологическим влиянием «Интернационала». В результате кружковой работы и привлечения рабочих к началу 1905 г. численность партии увеличилась до 9 тыс. человек, из которых 62% составляли рабочие, 5% – крестьяне, 33% – интеллигенты[7].

Марксистская идеология оказала влияние и на ту (тоже небольшую) часть интеллигенции, которая продолжала традиции «народников». В январе 1902 года была создана партия социалистов-революционеров («эсеров»). В программе этой партии (принятой в 1906 году) также сначала выдвигались минимальные требования (практически такие же, как у «эсдеков») и тоже говорилось о грядущем в далекой перспективе социальном перевороте, который ликвидирует частную собственность на средства производства. Однако в силу народнической традиции «эсеры» уделяли крестьянам гораздо большее внимание, чем «эсдеки». В программе говорилось, что «партия социалистов-революционеров ставит себе цель использовать, в интересах социализма и борьбы против буржуазно-собственнических начал, как общинные, так и вообще трудовые воззрения, традиции и формы жизни русского крестьянства, и в особенности взгляд на землю как на общее достояние всех трудящихся. В этих видах партия будет стоять за социализацию всех частно-владельческих земель... и переход их в общественное владение и в распоряжение демократически организованных общин… на началах уравнительного пользования»[8]. Таким образом, эсеры (в отличие от «истинных марксистов») пытались использовать русские общинные традиции и намеревались поставить на службу марксистской идее готовую вспыхнуть крестьянскую войну. При этом они гораздо лучше, чем эсдеки, понимали причины этой войны: в программе эсеров говорилось о роли аграрного перенаселения[9].

Еще одной отличительной особенностью эсеров была их приверженность к террористическим методам – с одной стороны, это была дань старой народнической традиции, но, с другой стороны, террор был проявлением крайнего радикализма партии, вербовавшей в свои ряды людей, готовых пойти на смерть.

Численность партии эсеров перед революцией не превосходила 10 тыс. человек, в ходе революции она увеличилась до 65 тыс. В 1905-1907 г. эсеры вели активную пропаганду в деревне, и, поскольку их лозунги были привлекательны для крестьянской массы, то они сумели организовать 1555 крестьянских братств, в которых было 23 тыс. членов. По сравнению с общей численностью крестьянского населения это было очень немного, но другие партии совсем не имели крестьянских организаций, и число крестьян в них было незначительно. Среди эсеров крестьяне составляли 45%, рабочие – 43%, интеллигенты – 11,2%. В руководящем составе партии преобладали интеллигенты (77%) причем в большинстве дворянского происхождения – так же как народнических организациях 1870-х годов[10].

Как следует из приведенного выше краткого обзора, силы вестернизации в России были достаточно велики. «Однако, – пишет фон Лауэ, – с самого начала этот внушительный фронт разделяла невидимая трещина: традиционный барьер между образованными слоями, с одной стороны, и крестьянами и работниками – с другой»[11]. «В то время как верхние слои российского общества ориентировались на Запад, невежественный и суеверный крестьянин сохранял свои традиционные привычки. В глубине своего сердца он хранил инстинктивное подозрение, если не ненависть, к своим европеизированным господам, поскольку, в прошлом, начиная с Петра Великого, вестернизация России производилась за его счет»[12]. Наиболее важным фактором, формировавшим психологию крестьян, была сила традиции, приверженность крестьян к своим, русским, обычаям и к православной вере, утверждавшей превосходство русских над неправославными народами. Крестьяне и рабочие не доверяли интеллигентам, в которых они видели людей другой, чуждой народу культуры, одевающихся по-европейски и говорящих на своем, зачастую непонятном языке. Это недоверие долгое время препятствовало распространению в народе влияния радикальных партий, «народников», а потом эсеров и социал-демократов, которые, казалось бы, провозглашали народные лозунги, но были основаны прозападными интеллигентами (и дворянами) и выступали с вестернизаторских позиций. Однако постепенно, с распространением образования и городской культуры, сопротивление народных масс вестернизации уменьшалось.

5.2.2. Элита начинает наступление на государство

Как отмечалось выше (п. 4.2.1) во время больших войн механизм Сжатия вызывает развитие кризиса по трем направлениям: во-первых, военные поражения приводят к потере авторитета власти и, таким образом, способствуют проявлению социальных конфликтов, во-вторых, невозможность увеличения налогов с обедневшего населения вызывает трудности с финансированием военных расходов, эмиссию бумажных денег и гиперинфляцию; в-третьих, социальный раскол делает войска ненадежными и увеличивает риск восстаний солдат-крестьян. Русско-японская война не была «большой войной», и правительству удалось (за счет внешних займов) избежать финансового кризиса и инфляции, но другие из описанных проявлений кризиса имели место. Командующий Маньчжурской армией А. Н. Куропаткин отмечал «большую легкость», с которой солдаты сдавались в плен[13] – свидетельство ненадежности войск и нежелания воевать, позднее, в годы Первой мировой войны, «уходы в плен» примут характер эпидемии. Но наибольшее значение имело то, что поражения, понесенные на полях Маньчжурии, стали тяжелым ударом по авторитету власти[14].

В контексте теории модернизации военные поражения традиционных режимов не раз способствовали их падению и приходу к власти «модернизаторского руководства» – в качестве примеров можно привести падение Второй империи во Франции и крушение австрийского абсолютизма в 1860 году. Таким образом, события в России развивались по обычному европейскому сценарию: либеральная оппозиция поспешила воспользоваться падением престижа традиционной власти. В сентябре 1904 г. в Париже состоялась конференция, на которой «Союз освобождения» договорился с эсерами о совместных действиях по свержению самодержавия, вплоть до проведения террористических актов. Для оценки роли войны в дестабилизации политической системы существенно, что проведение конференции субсидировалось японской разведкой, причем В. Коупленд полагает, что это не было тайной для «освобожденцев»[15]. Вполне естественно, что Япония была заинтересована в поддержке русской оппозиции, а либералы, со своей стороны, откровенно радовались победам Японии и поражениям русской армии; немецкий журналист Гуго Ганц писал из Петербурга, что общей молитвой либералов было: «Боже, помоги нам быть разбитыми!»[16]

Чувствовавший себя неуверенно после гибели Плеве Николай II передал пост министра внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому, который проявлял склонность пойти на уступки оппозиции. 6-9 ноября по инициативе «Союза освобождения» был проведен Земский съезд; на съезде присутствовали 32 (из 34) председателя губернских управ, 7 предводителей дворянства, 7 князей, несколько графов и баронов. Подавляющим большинством голосов было принято требование создания законодательного выборного представительства. Представитель съезда Родзянко в беседе со Святополк-Мирским прямо угрожал, что если не будет представительства, то «будет кровь»[17].

После съезда в поддержку его решений началась «банкетная компания»; как отмечает Р. Пайпс, при этом, несомненно, был использован опыт французской революции 1848 года[18]. «Союз освобождения» рекомендовал всем участникам митингов-«банкетов» принимать одни и те же резолюции с требованием созыва Учредительного собрания. В 34 городах состоялось 120 собраний, в которых участвовало свыше 50 тыс. представителей интеллигенции и дворянства. В конце ноября резолюцию, близкую резолюции земцев, принял состоявшийся в Москве съезд предводителей дворянства. Это означало, что под воздействием западных идей и ухудшения своего материального положения большая часть дворянства идет на прямую конфронтацию с теряющей свой авторитет самодержавной монархией[19].

В министерствах и в непосредственном окружении императора влияние оппозиции становилось все более сильным[20]. В начале декабря Святополк-Мирский предложил программу реформ, включающую введение выборных представителей в Государственный Совет. На совещании 2 декабря царь ответил на предложение Мирского в этатистском духе, что «власть должна быть тверда и что во всех разговорах земцев он видит только эгоистическое желание приобрести права и пренебрежение к нуждам народа»[21]. «Дворянство, несомненно, хотело ограничения государя, – поясняет Витте, – но оно хотело ограничить его для себя и управлять Россией вместе с ним»[22].

Таким образом, царь и представители этатистской бюрократии полагали (и, по-видимому, справедливо), что на данной стадии движение развивается по инициативе интеллигенции и части дворянства и в основе его лежат групповые интересы. Теоретически такое развитие событий может быть объяснено как совместное действие диффузионного и демографического фактора. «Сжатие в элите» толкало часть дворянства на путь к оппозиции, а прогрессирующая вестернизация придавала силы растущей интеллигенции; падение авторитета самодержавия в результате военных поражений придало силы обеим оппозиционным группировкам, побудило их объединиться и перейти в наступление на монархию.

5.2.3. Элита обращается за поддержкой к народу

Одновременно с организацией Земского съезда оппозиция предприняла попытки организации демонстраций. В первую очередь, была развернута агитация среди студентов – массовой базы интеллигенции. 5 декабря оппозиция организовала многотысячную демонстрация студентов в Москве; шествие направлялось к резиденции генерал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича; когда оно было остановлено полицией, то из толпы раздались выстрелы; полиция в, свою очередь, открыла стрельбу, несколько человек было убито, многие ранены[23]. Как полагает В. В. Кавторин, выстрелы из толпы были провокацией[24], по-видимому, заимствованной из опыта европейских революции 1848 года.

Святополк-Мирский осудил действия московского обер-полицмейстера Д. Ф. Трепова по разгону демонстрации 5 декабря. В ответ великий князь Сергей Александрович срочно прибыл в Петербург, где еще продолжалось обсуждение программы реформ Мирского. Великий князь обвинил министра внутренних дел в покровительстве оппозиции и в измене престолу. В результате пункт о введении выборных был вычеркнут из проекта реформ, а Святополк-Мирский был вынужден подать в отставку (которая была отсрочена царем на месяц)[25].

Указ, изданный после совещания, обещал ввести государственное страхование рабочих, разработать меры по «устроению крестьянской жизни» и т.д.[26]. Царь как будто искал поддержки у традиционалистски настроенного народа против наступающей вестернизированной оппозиции. До этого момента народ оставался в стороне от развивающегося конфликта. Хотя Сжатие в низших классах продолжалось, положение трудящихся масс в 1904 году все же немного улучшилось: урожай был хорошим, в промышленности происходило оживление, массовые увольнения прекратились, и правительство не ожидало новой волны стачек[27].

Между тем, оппозиция убедилась, что земский съезд, «банкетная компания» и демонстрации студентов не оказали нужного воздействия на власть, что необходимо привлечение к борьбе народных масс. Это означало, что необходимо использовать существующие социальные конфликты – и в частности, борьбу рабочих за улучшение своего положения. При этом в традициях 1848 года был использован метод политической провокации; результатом этой провокации стало «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года. Поскольку оценки событий 9 января 1905 года достаточно противоречивы, то автору пришлось провести конкретно-историческое исследование с привлечением источников[28]. Выводы этой работы в общих чертах совпадают с выводами, сделанными директором департамента полиции А.А. Лопухиным в докладе министру внутренних дел: деятели «Союза освобождения» сумели подчинить своему влиянию руководителя питерских рабочих священника Гапона, и Гапон включил в петицию, которую рабочие желали представить царю, требования либеральной оппозиции. «Петиция эта большинству забастовщиков осталась неизвестной, и таким образом рабочее население было умышленно введено в заблуждение о действительной цели созыва на Дворцовую площадь, куда и двинулось с единственным сознательным намерением принести царю челобитную о своих нуждах и малом заработке»[29].

П. Б. Струве впоследствии признавал, что революцию «делали» интеллигенты и «делали плохо». «В настоящее время с полной ясностью раскрывается, что в этом делании революции играла роль ловко инсценированная провокация…» (курсив наш – С. Н.)[30].

Таким образом, интеллигенции и оппозиционной части дворянства удалось инициировать новое обострение конфликтов традиционного общества. Такое развитие событий в целом соответствует теоретическим положениям: как в демографически-структурной теории, так и в теории вестернизации революцию начинают высшие классы, которые втягивают народ в противостояние с властями. Современники оценивали события аналогичным образом: В. И. Ленин, например, писал, что «в периоды революционных кризисов массы пробуждаются к самостоятельным историческим выступлениям, как всей обстановкой кризиса, так и самими верхами…»[31] 
«Кровавое воскресенье» вызвало вспышку рабочих волнений. Однако эпицентр этих волнений находился не в русских губерниях, а в Польше и в Литве – там, где любое недовольство многократно усиливалось националистическими настроениями. Поляки и литовцы в это время были до крайности возбуждены призывом в русскую армию для участия в войне на Дальнем Востоке; доля уклонившихся от призыва составляла от 11% в Польше до 28% в Литве[32]. 14 января в Варшаве из толпы демонстрантов стали стрелять по полиции; полиция ответила огнем, после чего начались беспорядки, продолжавшиеся три дня. По официальным данным в эти дни погибли 61 «бунтовщик» и несколько полицейских. В Лодзи бастовало 70 тыс. рабочих и также имели место кровопролитные столкновения с полицией. В Москве число единовременно бастовавших не превышало 20 тыс. человек; забастовка продолжалась около недели и обошлась без столкновений. В промышленной Владимирской губернии, где насчитывалось 140 тыс. фабричных рабочих, бастовало только 8 тыс. человек. При этом нужно учесть, что забастовщики применяли метод полунасильственного «снятия» с работы рабочих других заводов, и полиции приходилось брать под охрану предприятия, где рабочие желали продолжать работу. Кроме того, примерно половина забастовщиков выставляла экономические требования, не связанные с событиями 9 января[33]. 
Признавая масштабы волнений, С. Ю. Витте все-таки довольно оптимистически оценивал ситуацию; он говорил, что 80% народа еще не затронуто революционной пропагандой, и советовал царю опереться на народ и на армию[34]. Чтобы успокоить рабочих, была создана «Комиссия для выяснения причин недовольства» под председательством сенатора Н. В. Шидловского; в эту комиссию приглашались выборные от рабочих. 24 января на совещании промышленников министр финансов В. Н. Коковцев объявил о намерении правительства приступить к разработке рабочего законодательства. Однако уступки рабочим вызвали недовольство промышленников, которые стали выступать в поддержку либеральных реформ[35]. 
Вспышка рабочих волнений произвела большое впечатление на правящую бюрократию и усилила позиции либералов в правительстве. 17 января министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов предупредил царя о том, что власть не может считать дворянство своей опорой. «В самом дворянстве происходит раскол, – говорил министр, – земские собрания, несмотря на преобладание дворян, не получили того консервативного направления, которого от них ожидали, а скорее – наоборот». Ермолов предупреждал, что нельзя полагаться на войска, которые могут отказаться стрелять в беззащитную толпу, что с каждым выстрелом возрастает опасность покушений на жизнь императора. Чтобы успокоить оппозицию, говорил Ермолов, необходимо вернуться к вопросу о выборном представительстве[36]. 

Граф Бобринский свидетельствует, что «страшно испуганные наступлением революции, великие князья теперь отбросили всякую спесь», что «в министерских сферах тоже перепугались и ждут исхода»[37]. Этот испуг имел некоторые основания: эсеры угрожали отомстить за расстрелы; 3 февраля 1905 года бомбой террориста был убит вел. кн. Сергей Александрович. Хорошо осведомленный А. А. Лопухин утверждал, что именно страх, появившийся после гибели Сергея Александровича, заставил Николая II пойти на уступки[38].

Еще одним фактором, действовавшим в поддержку либералов, стало вмешательство Европы: 24 января Вильгельм II «дружески посоветовал» Николаю II учредить собрание земских представителей для подготовки законопроектов. 4 февраля германский император прислал царю подробный обзор того, что думает о России «так называемый цивилизованный мир»; одновременно он обратился к «кузине» Марии Федоровне (вдовствующей императрице) с просьбой повлиять на сына[39].

Наконец, важную роль сыграл финансовый кризис. В начале войны правительство, ввиду крайнего напряжения платежных сил населения, признало невозможность увеличения прямых налогов. С другой стороны, опасаясь недовольства элиты, оно не решалось ввести подоходный налог на состоятельные слои населения. Война финансировалась в основном за счет внешних займов, и затруднения с их получением могли привести к финансовому кризису[40]. В начале февраля в Петербург с полуофициальной миссией прибыл организатор французских займов для русского правительства, влиятельный банкир Эд. Нецлин; предупредив о возможных трудностях в получении займов, он также рекомендовал царю сделать уступки либеральной оппозиции[41]. Отвечая Нецлину, Николай I заявил, что серьезно думает о реформах[42].

Совокупное действие всех перечисленных выше факторов привело к тому, что Николай II согласился на создание выборного представительства – причем, по мнению Б. В. Ананьича, вопрос о французском займе играл если не решающую, то, по крайней мере, значительную роль[43]. 18 февраля 1905 года в рескрипте на имя нового министра внутренних дел Булыгина царь объявил о своем намерении отныне «привлекать… достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений…»[44] Рамки компетенции выборного представительства предстояло определить учреждаемому под председательством Булыгина «особому совещанию».

Таким образом, хотя масштабы инициированной оппозицией вспышки рабочих волнений были меньшими, чем ожидалось, оппозиции удалось добиться от самодержавия существенных уступок. В значительной степени – в соответствии с теорией вестернизации – этот успех объяснялся поддержкой оппозиции со стороны европейских правительств и общественности западных стран. Большую роль сыграли и финансовые трудности правительства: согласно демографически-структурной теории, государство в период Сжатия должно испытывать финансовый кризис. В начале 1905 года правительство было весьма чувствительно к вопросу о заключении займов и было вынуждено следовать «пожеланиям» Запада. Напомним, что в 1847 году в результате такого же финансового давления прусский король обещал созвать Соединенный ландтаг.

5.2.4. Политическая борьба весной и летом 1905 года

Правые фракции либералов приветствовали эти уступки самодержавия, и уступки на время ослабили давление оппозиции. Рабочие протесты также шли на спад, по сравнению с январем в марте число участников политических забастовок уменьшилось более чем в десять раз[45]. Однако в феврале в политическую борьбу вмешался новый мощный фактор: в Черноземном регионе начались крестьянские волнения. Масштабы волнений пока были меньшими, чем в 1902 году, но крестьяне действовали более решительно: во многих случаях разгромленные усадьбы были затем сожжены. Как и в 1902 году, крестьянское движение было направлено не против царя, а против помещиков (многие из которых были либералами)[46]. Правительство сразу же отреагировало на начало крестьянского движения: была частично снята задолженность по продуктовым долгам (выросшая после голода 1892 года до размеров, превосходивших недоимки по выкупным платежам)[47].

П.Н. Милюков писал, что в то время «революционное движение далеко не успело проникнуть в массы, его роль заменяла “симуляция революции” интеллигентами…»[48] Поэтому левое крыло либералов сделало решительный шаг, чтобы привлечь народные массы к борьбе. На съезде «Союза освобождения», состоявшемся 25-28 марта, в программу Союза было впервые внесено требование «нового наделения безземельных и малоземельных крестьян государственными… землями, а где их нет – частновладельческими, с вознаграждением нынешних владельцев этих земель». В этой программе нашлось место и требованиям рабочих, и в частности, необходимости введения 8-часового рабочего дня. В отношении обещанного царем представительства говорилось, что выборы в него должны осуществляться путем всеобщей и равной подачи голосов. Таким образом, по мере обострения борьбы программа «Союза освобождения» приобретала радикальный характер. Важным направлением деятельности «Союза» стало создание профессиональных организаций в той среде, в которой функционировали «освобожденцы», – то есть в среде интеллигенции. Весной 1905 года были созданы союзы врачей, учителей, адвокатов, железнодорожных служащих и т. д.; все эти организации были объединены в «Союз союзов»[49].

Судя по общим данным о числе забастовщиков, рабочее движение в мае-июле несколько оживилось. Однако центр его находился по-прежнему в Польше: в Лодзи 9-11 июня бастовало 70 тыс. рабочих, шли баррикадные бои, число убитых «бунтовщиков» превышало 200 человек. В мае-июне бастовали более 30 тыс. текстильщиков Владимирской губернии; в Петербурге 9 июля была проведена стачка в память погибших 9 января; в стачке участвовало 35 тыс. рабочих, но это была лишь однодневная акция[50]. Как отмечает С. Шварц, в целом для забастовок этого периода были характерны экономические требования[51]. Что касается крестьянского движения, то летом было много конфликтов на почве потрав и покосов, но случаи «разборки» помещичьих имений были единичными.

Разгром при Цусиме нанес новый удар по авторитету самодержавия, и в обстановке смятения правительство одно время обсуждало вопрос о немедленном созыве Земского собора – но затем этот проект был оставлен[52]. Было решено пойти на мирные переговоры с Японией; это решение было обусловлено также и усугубившимися финансовыми проблемами: переговоры о кредитах сорвались, и стало ясно, что, по словам Витте, дальнейшее ведение войны возможно только «ценою полного финансового, а затем и экономического краха»[53]. Таким образом, вновь, как и в период Крымской войны, выяснилось, что Россия не может вести войну в обстановке внутреннего конфликта, Сжатия и порожденного им финансового кризиса.

Период до августа 1905 г. проходил под знаком ожидания результатов работы булыгинского «совещания» по подготовке законов о будущей Думе. В июле 1905 г. состоялась серия правительственных совещаний в Петергофе, на которых обсуждался законопроект о Думе. Правительство искало для себя будущую думскую опору, и в этой связи высказывались суждения о расколе элиты и о ненадежности опоры на дворянство[54]. Власти сочли, что основная масса крестьян еще не затронута революционной агитацией, и представители крестьян должны были составить 43% выборщиков депутатов в будущую Думе. 34% выборщиков должны были принадлежать к землевладельческой курии и 23% – к городской[55]. «Расчет все явственнее сводился к тому, чтобы поставить перед ведущими штурм самодержавия силами крестьянскую Думу и прикрыть ею власть», – писал Ю. Б. Соловьев[56]. Таким образом, правительство рассчитывало создать в Думе традиционалистское, преимущественно крестьянское, большинство и противопоставить его вестернизированной интеллигентско-дворянской оппозиции.

6 августа был опубликован Манифест о Государственной думе; из манифеста следовало, что Дума будет избираться через многоступенчатую систему выборов и иметь совещательный характер. Введение имущественного ценза лишало избирательных прав практически всех рабочих. «Союз союзов» еще в июле призвал к бойкоту Думы и к устройству массовых протестов. Однако массовых народных протестов не последовало; по сравнению с летними месяцами активность рабочего и крестьянского движения в сентябре заметно снизилась. Это успокаивало правительство. В то же время оставалось неясным, как поведет себя крестьянство. В конце сентября Витте на совещании министров предостерегал, что «студенческие сходки и рабочие стачки ничтожны сравнительно с надвигающеюся на нас крестьянскою пугачевщиною» и предлагал для предотвращения крестьянского движения «тотчас по собрании Думы передать ей крестьянский вопрос»[57]. Это была позиция этатистской группировки в правительстве, которая считала возможным пожертвовать интересами (в значительной части либерального) дворянства ради государственных интересов и традиционного принципа «самодержавие, православие, народность». А. Я. Аврех называл этот курс «цезаризмом», и считал Витте главным проводником прокрестьянской «цезаристской» политики[58]. «Тогда было признано, – писал С. Ю. Витте, – что держава может положиться только на крестьянство, которое по традиции верно самодержавию. Царь и народ!.. Поэтому такие архиконсерваторы, как Победоносцев, Лобко и прочие, все настаивали на преимуществах в выборном законе крестьянству»[59].

Таким образом, весной и летом 1905 года революционное движение (за исключением Польши) развивалось в сравнительно медленном темпе. В попытке привлечь на свою сторону крестьян и рабочих либеральная оппозиция сделала решительный шаг влево, но не получила ожидаемого отклика. Правительство по-прежнему рассматривало традиционалистское крестьянство как свою опору в борьбе с вестернизованной оппозицией и предоставило ему значительное число мест в Думе. При этом баланс сил рассчитывался не по сословным и классовым интересам, а по вектору противостояния вестернизированных и традиционалистских группировок – в полном соответствии с теорией фон Лауэ. Социальные конфликты, казалось, отступали на второе место перед процессами диффузии.

5.2.5. Государство отступает: манифест 17 октября

Между тем, либеральная оппозиция прилагала все усилия, чтобы снова вовлечь в борьбу массы. Находившийся под влиянием либералов Крестьянский союз призвал крестьян писать петиции и приговоры с требованиями, перечисленными в специально изданной листовке. Среди этих требований, помимо всеобщего избирательного права, появилось радикальное требование передачи всей земли тем, кто ее обрабатывает[60]. В середине сентября собрался новый земский съезд, и в программу земцев были включены требования наделения крестьян землей за счет частичного выкупа земли помещиков, а также 8-часовой рабочий день. «В обиход вошло выражение латинского поэта, – писал Милюков: “Если не смогу склонить высших (богов), двину Ахеронт (адскую реку)”»[61]. Под «Ахеронтом» разумелись революционные народные массы. Часть земцев, несогласная с этой тактикой, покинула съезд, а большинство приняло решение о созыве 12 октября нового съезда для создания конституционно-демократической партии[62].

«Передаточным звеном» между либералами и народом по-прежнему были студенты. 3 сентября в Выборге состоялся студенческий съезд, на котором было принято решение «использовать высшие учебные заведения для революционной агитации и пропаганды в широких массах населения и предпринять меры к организации боевых отрядов…»[63]. В течение сентября в Московском университете прошло несколько митингов, на которые приглашали рабочих. Эта агитация была одним из побудительных мотивов забастовки московских печатников, которая началась 19 сентября. К 4 октября в Москве бастовало около 12 тыс. фабричных рабочих[64].

Главную роль в организации октябрьской всеобщей стачки сыграл «Всероссийский железнодорожный союз» (ВЖС) – профсоюз железнодорожных служащих, входивший в созданный либералами «Союз союзов». Это был профсоюз инженеров, техников, управленцев; он насчитывал около 6 тыс. человек, что составляло примерно 15% железнодорожных служащих. Что касается рабочих (которых на железных дорогах насчитывалось 700 тысяч), то в ВЖС их практически не было[65].

Хотя съезд ВЖС еще в июле принял решение о проведении всеобщей забастовки, в Центральном бюро союза не было согласия относительно времени ее проведения; многие считали, что подходящий момент еще не наступил. Как и в событиях 9 января, существенную роль сыграла провокация. В первых числах октября в Петербурге собрался съезд ВЖС, посвященный созданию пенсионных касс. 5 октября в Центральное бюро в Москве неожиданно поступило (оказавшиеся ложным) известие об аресте всех депутатов, и бюро сразу же разослало телеграмму с призывом к стачке. Хотя члены ВЖС составляли лишь 1% всех железнодорожных рабочих и служащих, с началом забастовки остановились практически все железные дороги. Условия функционирования дорог были таковы, что для остановки движения достаточно было сбоя в работе какой-нибудь из технических служб, например диспетчерской, телеграфной и т.д. После остановки движения рабочие собирались на митинг; некоторые из них поддерживали забастовку, другие не поддерживали – но они не могли возобновить движение, и им приходилось «бастовать». Таким образом, считается, что в железнодорожной забастовке участвовали все 750 тыс. рабочих и служащих этой отрасли[66].

Остановка всех железных дорог послужила мощным импульсом к развертыванию забастовочной борьбы. На одних фабриках рабочие использовали ситуацию, чтобы предъявить свои требования; другие фабрики останавливались просто в результате прекращения подвоза сырья. Толпы забастовщиков врывались на еще работающие предприятия и принуждали рабочих присоединяться к стачке. По данным фабричной инспекции в октябре бастовало 519 тыс. рабочих – около трети всех фабричных рабочих России. Большинство бастующих требовало увеличения зарплаты и введения 8-часового рабочего дня, почти 2/3 из них выдвигали политические требования – вплоть до созыва Учредительного собрания. В выдвижении политических требований большую роль играла агитация студентов и социал-демократов; в университетах почти беспрерывно проходили митинги с участием рабочих. В стачке участвовало 200 тыс. студентов и учащихся средних школ. 13 октября «Союз союзов» призвал к забастовке входившие в него профсоюзы служащих. Во всеобщей забастовке приняли участие 150 тыс. служащих государственных, городских, земских учреждений, 150 тыс. рабочих и служащих торговых предприятий и городского транспорта[67].

Таким образом, всеобщая стачка была инициирована либеральной интеллигенцией из ВЖС и «Союза союзов», но в дальнейшем развивалась стихийно[68]. В Петербурге представители бастующих предприятий для координации усилий создали Совет рабочих депутатов, затем такие советы были созданы и в некоторых других городах. 12 октября собрался учредительный съезд конституционно-демократическая партии, на котором кадеты заявили о поддержке всеобщей стачки. Во вступительной речи на съезде П. Н. Милюков отмежевался от «аграриев и промышленников», заявив о «идейном, внеклассовом» характере новой партии. В программе кадетов содержались требования, заявленные сентябрьским земским съездом и направленные на привлечение масс – положение о наделении крестьян землей и 8-часовом рабочем дне. Таким образом, левые либералы делали ставку на союз с низшими классами[69].

Положение правительства осложнял постоянный финансовый кризис. Французские банки медлили с предоставлением займа, и президент Франции Лубэ прямо говорил С. Ю. Витте, что «без системы представительства и конституции Россия более идти не может»[70]. Под давлением обстоятельств шаг влево была вынуждена сделать и этатистская бюрократия. 9 октября С. Ю. Витте представил царю записку, в которой предлагал ему сделать выбор: либо ввести военную диктатуру и подавить стачку вооруженной силой, либо пойти на кардинальные уступки, в том числе, расширить функции Думы и избирательные права, законодательно уменьшить продолжительность рабочего дня, и, в качестве крайней меры, организовать выкуп помещичьих земель, арендуемых крестьянами. Великий князь Николай Николаевич, которому царь предложил взять на себя роль диктатора, отклонил это предложение, сославшись на ненадежность войск, и посоветовал царю принять программу Витте. 17 октября царь подписал манифест, в котором сообщалось о «даровании населению незыблемых прав гражданской свободы» и о том, что отныне никакой закон не может получить силу без санкции Думы.

Назначенный председателем Совета министров Витте вступил в переговоры с бастующими. Руководству ВЖС были даны обещания «принять решительные и безотлагательные меры» по улучшению быта железнодорожников, и 20 октября оно призвало к прекращению стачки. Вслед за прекращением забастовки железнодорожников приступили к работе и многие бастовавшие фабрики.

Конституция означала модернизацию по западному образцу, а модернизация неминуемо должна была встретить сопротивление традиционалистских сил. Основой национальной традиции была православная церковь, которая всячески противилась распространению либеральных идей – в особенности по вопросу о свободе вероисповедания. Хотя впоследствии церковь официально осудила погромы, после 17 октября многие епископы выступили с призывами поддержать царя в борьбе с «крамольниками». Соборы стали центрами организации «крестных ходов»; тысячи людей с иконами и портретами царя вышли на улицы, чтобы продемонстрировать свою поддержку православной монархии; священники шли во главе толп. Более чем в 100 городах между манифестантами и стачечниками произошли столкновения; так как манифестанты численно превосходили «крамольников», то столкновения принимали характер погромов. Повсюду на улицах избивали студентов и интеллигентов; в Томске стачечники были окружены в одном из зданий железнодорожного управления, которое было затем подожжено. В южных городах манифестации вылились в еврейские погромы; общее число жертв составило около 1600 человек[71].

В ноябре-декабре 1905 года традиционалистское движение оформилось политически – был создан «Союз русского народа», который впоследствии стали называть «черной сотней». Однако программа «Союза» не шла дальше старого лозунга «самодержавие, православие, народность»; «черносотенцы» ничего не обещали ни крестьянам, ни рабочим, поэтому они не пользовались поддержкой в деревнях и рабочих кварталах.

Подводя итоги событиям октября 1905 года, можно констатировать, что они в общих чертах укладываются в рамки теории вестернизации: не получив от правительства обещанных уступок, либеральная оппозиция снова попыталась поднять на борьбу народ и инициировать социальные конфликты традиционного общества. Теперь (в отличие от 9 января) она открыто, с помощью студентов, агитировала рабочие массы и провозглашала социальные лозунги: 8-часовой рабочий день и передача земли крестьянам. С помощью небольшого профсоюза железнодорожных служащих оппозиции удалось остановить железные дороги и вовлечь рабочих в массовую стачку. На политику правительства оказывала воздействие и угроза финансового кризиса, которая придавала убедительность «пожеланиям» западных финансистов и политиков. В конечном счете, правительство было вынуждено пойти на новые, более существенные уступки и удовлетворить основные требования оппозиции. Правительство пообещало либералам конституцию, но народные массы почти ничего не получили, социальные требования, с помощью которых оппозиция вовлекла в движение народ, остались без ответа.

Таким образом, «западники» одержали победу – но их торжество породило традиционалистскую реакцию. Церковь подняла народные массы в защиту православия и самодержавия, и по городам прокатилась волна погромов.

Что касается социальных аспектов борьбы, описываемых демографически-структурной теорией, то они присутствовали в октябрьских событиях на глубинном, втором, плане: Сжатие в элите побуждало часть дворянства поддерживать вестернизованную интеллигенцию, а Сжатие в народных массах побуждало их идти за теми, кто обещал им землю и 8-часовой рабочий день. Однако уже в ноябре 1905 года социальная борьба вышла на первый план.

5.2.6. Крестьянство вступает в борьбу

Всеобщая железнодорожная стачка привела в движение огромные массы рабочих – и она оказала такое же воздействие на крестьян. Для крестьян железная дорога с ее четкой дисциплиной была символом государственной мощи; остановка дороги означала поломку государственного механизма. «Крестьяне, – вспоминал очевидец событий, – толпами сходились к линии, убеждались, что чугунка стоит, расспрашивали железнодорожников о причинах забастовки и, зараженные новыми идеями, возвращались в свои села и деревни. Вести о забастовке будоражили деревню»[72]. В. М. Гохленер, изучавший крестьянское движение в Саратовской губернии, установил, что оно начиналось в селах, расположенных близ железных дорог и затем распространялось в глубинные районы[73].

Социал-демократы и эсеры вели агитацию в деревнях, но ее роль до крайности преувеличивалась партийными историками. Т. Шанин, ссылаясь на данные полиции, отрицает роль партийной агитации в крестьянских волнениях[74]. Действительно, в Саратовской губернии, к примеру, в первой половине 1905 года большевистские листовки распространялись от случая к случаю лишь в 50-60 селах – а сел в губернии насчитывалось несколько тысяч[75]. О. Г. Буховец приводит статистические данные об эффективности агитации в Белоруссии, которые, правда, относятся к более позднему периоду, к 1907-1914 годам. В соответствии с этими данными, крестьянские выступления имели место в 14 из 131 селения, в которых проводилась агитация, и в 924 селениях, в которых агитация не проводилась. Таким образом, крестьянские выступления практически не зависели от интенсивности партийной пропаганды[76]. «“Складно говорившие” агитаторы рассматривались крестьянами как чужаки, даже если они говорили об увеличении крестьянских наделов!» – отмечает О. Г. Буховец[77].

Другое дело – «агитация», проводимая вернувшимися в родные места отходниками, многие из которых участвовали в рабочих забастовках и демонстрациях. «Документы показывают, что крестьяне-рабочие… – пишет Т. Шанин, – часто приносили информацию о революционных событиях или руководили крестьянскими общинами в борьбе 1905-1907 гг.»[78]. Через отходников в деревню поступали известия о беспорядках в городах, и суть этой информации сводилась к тому же, о чем сигнализировала остановка железной дороги – это были свидетельства ослабления государственной власти.

Очевидное ослабление власти было важным фактором развития событий, однако основными факторами были хроническое малоземелье крестьян и неурожай 1905 года. Неурожай имел локальный характер. В целом по Европейской России душевой чистый сбор составил 23,3 пуда, а потребление – 18,4 пуда, что было лишь немногим ниже средних показателей. Но по семи губерниям Черноземья чистый сбор составил только 15,4 пуда, вдвое меньше среднего уровня предыдущего пятилетия. Тяжелое положение сложилось также в Поволжье, особенно в Саратовской губернии, где урожай 1905 года был в 2,5 раза меньше среднего[79]. При этом нужно учесть, что крестьянам принадлежал не весь урожай, что часть зерна лежала в помещичьих амбарах и, как обычно, готовилась к отправке за границу. Весной, когда запасы подойдут к концу, миллионам крестьян угрожал голод, и единственным выходом было «разобрать» хлеб, хранящийся в помещичьих экономиях.

П. Н. Першин подсчитал чистый сбор зерна и картофеля на крестьянских полях во всех уездах Европейской России и отметил на карте те уезды, в которых сбор не превышал 12 пудов на душу. В зоне голода проживало 30 млн. человек, она охватывала Черноземье, Поволжье, Белоруссию, Литву и восточную часть Центрального района[80].

Резонансное действие трех факторов, хронического малоземелья, неурожая и ослабления государственной власти привело к тому, что крестьянство восстало. Как показывает П. С. Кабытов, именно осенью 1905 года в действиях крестьян исчезают свойственная им ранее робость и нерешительность[81]. Поскольку действия карательных сил были парализованы железнодорожной забастовкой, то крестьяне стали хозяевами в сельской местности. Во времена прежних выступлений «бунтовщики» обычно ограничивались захватом зерна в помещичьих экономиях, теперь же они, забрав зерно, сжигали поместья[82]. Восстание охватило, в основном, Черноземье и Поволжье. По данным МВД, в октябре-декабре 1905 года было разгромлено в общей сложности около 2 тыс. помещичьих имений (1/15 всего их числа), размеры убытков помещиков составили 29 млн. руб. В некоторых районах, например, в Балашовском уезде Саратовской губернии, были уничтожены буквально все помещичьи усадьбы. В Саратовской губернии за время революции было разрушено 2/5 всех поместий и потери помещиков оценивались в 9,6 млн. руб., в Самарской губернии ущерб составил 3,9 млн. руб., в Курской – 3,1 млн. руб., в Черниговской – 3,0 млн. руб., в Тамбовской – 2,5 млн. руб.[83] Генерал Сахаров, командовавший карателями в Саратовской губернии, отмечал, что «побудительной целью движения служит желание захватить хлеб в амбарах, так как губернию постиг в нынешнем году страшный голод», что восстание бушевало в малоземельных уездах, и почти не затронуло многоземельные районы[84]. «В большинстве случаев крестьяне объясняли свое участие в движении тем, что они хотели есть, – писал С. Н. Прокопович. – Часто они ограничивались одним увозом хлеба и сена. Осенью 1905 года, когда начался голод в неурожайных местах, а помощи ни откуда не было, крестьяне решили спастись от голодной смерти “общим согласием”. Во многих местах разобрание или дележка помещичьих экономий была совершена по приговорам сельских обществ»[85]. Если выносился такой приговор, то крестьяне внимательно следили, чтобы в разгроме усадьбы участвовали все, даже женщины и дети[86]. Как отмечает Л. Т. Сенчакова, «общество» и «волость», общинный и волостной сходы, были готовыми формами организации крестьян, которые использовались ими в борьбе с помещиками. Однако выше уровня волости крестьянская организация практически не поднималась; случаи, когда крестьяне объединялись всем уездом, чтобы воевать против помещиков всего уезда, были очень редкими[87].

Борьба носила, в основном, местный, локальный характер, каждая деревня воевала со «своим» помещиком, пытаясь заставить его задешево распродать крестьянам свои земли и уйти. Разгромив усадьбу своего помещика, крестьяне обычно успокаивались и ждали, что будет дальше. При этом, несмотря на впечатляющие масштабы разрушений, восстание было отнюдь не всеобщим и не повсеместным. Для Воронежской губернии, например, подсчитано, что в восстании принимали участие жители 243 из 2509 сел и деревень, то есть им была охвачена только десятая часть населенных пунктов. Но и в восставших деревнях далеко не все жители участвовали в борьбе. По материалам следствия о разгроме имений в Дмитриевском уезде Курской губернии (февраль 1905 года) в волнениях принимало участие 40 общин с населением в 10 тыс. человек, но активно участвовали только 1368 человек[88].

Крестьянское восстание было стихийным и неуправляемым, и собравшийся в ноябре съезд Крестьянского союза не пытался говорить от лица восставших. Однако выступления на этом съезде и его решения позволяют выяснить настроения крестьянства. Депутаты требовали свободы слова и собраний, но при этом они по-прежнему не выступали против царя, обвиняя во всем министров и чиновников. По мнению многих исследователей, крестьяне больше интересовались экономическими вопросами, чем политическими[89]. Как доказывает Т. Шанин, крестьянское восстание было выступлением, не зависимым от борьбы в городах, оно имело свои цели и свои причины[90]. В городах происходила, по терминологии Т. фон Лауэ, «революция извне», – в деревнях началась Крестьянская война.

«Самая серьезная часть русской революции 1905 г., – писал Витте, – конечно, заключалась не в фабричных, железнодорожных и тому подобных забастовках, а в крестьянском лозунге “Дайте нам землю, она должна быть нашей, ибо мы ее работники” – лозунге, осуществления которого начали добиваться силой»[91].

Однако крестьянская война 1905 года не походила на «пугачевщину». Как ни странно, восстание было почти бескровным, крестьяне громили помещичьи усадьбы, но не трогали помещиков и, по мере возможности, избегали столкновений с властями. Когда в деревню приходили войска, им не оказывали активного сопротивления – потому что безоружные крестьяне попросту не могли сопротивляться вооруженной силе. В действиях крестьян просматривалось желание не доводить борьбу до кровопролития. Это желание проявилось также в том, что съезд Крестьянского союза высказался против вооруженного восстания и не одобрил разгрома поместий, считая крайним средством борьбы сельскую забастовку и отказ от уплаты податей[92]. В действиях крестьян кое-где еще проглядывала вера в царя – но правительство применяло для подавления волнений самые жестокие меры, в некоторых случаях даже артиллерию. Министр внутренних дел Дурново 31 октября 1905 года отдал приказ, в котором призывал карателей действовать «круто и сурово»[93].

Крестьянское восстание означало, что в революцию вовлекаются глубинные пласты общества, огромные массы сельского населения. Однако революционный процесс не остановился на этом – он продолжал расширяться, вовлекая в себя последний оплот самодержавия – армию. Армия состояла в основном из крестьян, поэтому массовые крестьянские

волнения неминуемо передавались и в солдатскую среду. Первая бунтарская вспышка произошла еще в июне – это было восстание на броненосце «Потемкин». Во время всеобщей стачки отмечалось невиданное прежде явление – массовое участие солдат в митингах и демонстрациях. В конце октября и в ноябре имели место 5 вооруженных солдатских митингов, 6 вооруженных демонстраций и 7 вооруженных солдатских выступлений, сопровождавшихся борьбой с правительственными войсками. 26-27 октября произошло вооруженное восстание в Кронштадте; 12-17 ноября – в Севастополе; 2-3 декабря происходили волнения в московском гарнизоне[94].

Таким образом, в ноябре 1905 года в деревне началась полномасштабная социальная революция. В значительной степени эта революция была инициирована подготовленной либералами октябрьской стачкой, большую роль сыграл случайный фактор – неурожай в черноземных областях, но главной, глубинной причиной было малоземелье, перенаселение и Сжатие – процессы, описываемые демографически-структурной теорией. Теперь эти процессы вышли на первый план.

5.2.7. Элита переходит на сторону государства

Крестьянское восстание вызвало огромную тревогу в правительственных сферах: становилось ясно, что революция распространяется на огромные крестьянские массы. Д. Ф. Трепов в срочном порядке представил царю проект наделения крестьян посредством принудительного отчуждения у помещиков половины земли. Трепов настаивал, чтобы о новой «Великой реформе» возвестил сам царь и притом немедленно, однако Николай II отправил проект С. Ю. Витте, а Витте полагал, что закон должна принять Дума и в ожидании ее созыва поручил доработку проекта главноуправляющему землеустройством и земледелием Н. Н. Кутлеру. В качестве немедленной меры было принято решение о сложении выкупных платежей. Это была существенная уступка властей, царь практически полностью (за исключением маленького поземельного налога) снимал с крестьян центральные прямые налоги; теперь крестьяне платили только местные, мирские и земские подати, и в целом прямое обложение крестьян уменьшилось более чем вдвое[95]. Кроме того, было решено облегчить покупку помещичьей земли крестьянами с помощью ссуд Крестьянского банка.

Восстание крестьян и слухи о готовящейся реформе вызвали панику среди дворянства. 17 ноября 1905 года 277 крупнейших помещиков 33 губерний срочно съехались в Москву на совещание, на котором было объявлено о создании Союза землевладельцев. Союз обвинил Витте в «недостойной политике, опирающейся на революционные силы» и потребовал немедленно «успокоить и водворить мир в сельских местностях», используя власть, «не ограниченную в средствах суда и расправы». Одновременно была организована придворная агитация против проекта Кутлера, а группа гвардейских офицеров (в традициях екатерининских времен) составила заговор с целью устранения Витте[96].

Витте действительно медлил с «судом и расправой» и не вводил военного положения. «Помню недоумение, которое долго возбуждало поведение Витте, – вспоминал В. А. Маклаков. – Он бездействовал, давая революции разрастаться»[97]. Премьер-министр пытался остановить революцию, заключив соглашение с либералами. В середине ноября состоялся очередной земский съезд, оказавшийся последним. Либеральная «общественность» окончательно раскололась; правые либералы создали партию «октябристов» и заявили о поддержке правительства; левые либералы (кадеты) продолжали настаивать на прямом и равном избирательном праве, но намеревались вести дальнейшую борьбу парламентскими средствами. Кадеты уже не поддерживали демонстраций и забастовок – и пугались мысли о возможности вооруженного восстания. Правда, не вошедшая в партию кадетов группировка либеральной интеллигенции из «Союза освобождения» вместе с «Союзом союзов» по-прежнему выступала за сотрудничество с социал-демократами и революционные методы борьбы [98].

Таким образом, издание манифеста 17 октября и крестьянское восстание вызвали перегруппировку политических сил. С одной стороны, начиналась реакция: на правом фланге происходила консолидация нелиберальной части дворянства и традиционалистских монархических группировок типа «Союза русского народа». С другой стороны, инициировавшая революцию либеральная группировка раскололась на три части: «октябристы» помогали правительству остановить революцию, «кадеты» отошли от внепарламентской борьбы, и лишь левая интеллигенция продолжала борьбу в союзе с социал-демократами. В то же время вовлеченные либералами в борьбу рабочие пока ничего не получили от революции и были полны решимости добиваться Учредительного собрания, равных избирательных прав, но главным образом – 8-часового рабочего дня. Крестьяне, вовлеченные в борьбу либералами и рабочими, по-прежнему требовали земли.

Процесс отхода либералов от инициированной ими борьбы и перехода части из них в лагерь противника является достаточно типичным для «революций вестернизации» и хорошо изучен на примере революций 1848 года. «С момента появления баррикад в Париже все умеренные либералы… стали потенциальными консерваторами, – писал Э. Хобсбаум. – По мере того, как умеренное мнение более или менее быстро изменилось или вовсе исчезло, рабочие… остались одни или, что даже более фатально, столкнулись с союзом консервативных и бывших умеренных сил со старыми режимами: “партией порядка”, как называли это французы»[99]. Таким образом, «западники», добившись удовлетворения своих требований, прекратили активную борьбу. То течение русской революции, которое можно отождествить с «революцией вестернизации», на этом практически закончилось – продолжающаяся (и нарастающая) революция носила теперь чисто социальный характер. Перед лицом этой социальной революции часть «западников» объединилась с традиционалистами для борьбы против наступающих народных масс.

5.2.8. Народ терпит поражение

Октябрьская стачка не дала рабочим того, что они требовали: 8-часовой рабочий день и увеличение заработной платы. Поэтому на петербуржских фабриках началось движение за введение 8-часового дня явочным путем: проработав 8 часов, фабричные прекращали работу и шли «снимать» рабочих других предприятий. В ответ предприниматели по соглашению с правительством объявили грандиозный локаут: 72 петербургских завода прекратили работу; 100 тысяч рабочих остались без средств существования[100]. Таким образом, новый кризис был неизбежен. До конца ноября в Петербурге существовало своего рода «двоевластие» правительства и Петербургского Совета, который опирался на Советы в других городах и явочным порядком вводил на предприятиях 8-часовой рабочий день. 27 ноября Петербургский Совет призвал всех граждан не платить налоги, изымать вклады из сберегательных касс и требовать расчета только золотой монетой. Среди вкладчиков началась паника; за месяц из касс было изъято 110 млн. руб., налоги почти не поступали, правительство снова находилось на грани банкротства – финансовый крах был отсрочен лишь займом в 100 млн. руб., предоставленным французскими банками в конце декабря[101]. Этот заем был в известной степени отражением произошедшей перегруппировки политических сил: западные банкиры и политики вслед за русскими «западниками» стали оказывать поддержку новому правительству.

К началу декабря перегруппировка политических сил усилила позиции правительства, и оно перешло в наступление; 3 декабря Петербургский Совет был арестован в полном составе. В Москве и в ряде других городов советы призвали к всеобщей забастовке, которая по замыслу социал-демократов должна была перейти в вооруженное восстание. Однако рабочие теперь боролись практически в одиночестве: либералы вышли из борьбы, лидер кадетов П. Н Милюков осудил призыв к новой стачке как «преступление против революции». В стачке приняла участие лишь небольшая часть служащих, входивших в «Союз союзов» (всего лишь 30-40 учреждений). Количество бастовавших рабочих достигло 433 тыс., но в целом стачка имела меньшие масштабы, чем в октябре[102].

Однако распространение революционных настроений на армию, казалось, могло дать рабочим шанс на победу. В начале декабря в частях московского гарнизона происходили волнения, и, когда 9 декабря началось восстание в Москве, у генерал-губернатора Ф. В. Дубасова было лишь 1350 верных солдат. Но и численность восставших была невелика – около 2 тысяч вооруженных дружинников (среди них 250-300 студентов). Союз железнодорожников (ВЖС) принял участие в забастовке, и движение было вновь парализовано, что затруднило действия правительственных войск. Однако через несколько дней военные сумели наладить работу Николаевской железной дороги, по которой из Петербурга в Москву был переброшен гвардейский Семеновский полк. С прибытием подкреплений правительственные войска перешли в наступление, и 17-18 декабря восстание было подавлено. Массовые аресты рабочих активистов нанесли удар по руководству всеобщей стачки, и вскоре она прекратилась. Затем были проведены массовые увольнения участников выступлений; весной 1906 года в Петербурге число безработных достигло 40 тыс., в Москве – 20 тыс., по всей России – около 300 тыс. человек; что составляло примерно пятую часть общей численности фабричных рабочих[103].

В деревне в ноябре и декабре продолжались массовые выступления, сопровождавшиеся разгромом помещичьих имений. Если в октябре, по данным С. М. Дубровского, было зафиксировано в общей сложности 219 выступлений, то в ноябре – 796, а декабре – 575[104]. В декабре по всей сельской местности свирепствовали карательные экспедиции; в Саратовской губернии (где размах волнений был наибольшим) было казнено по суду и без суда 379 участников выступлений, сотни людей были сосланы в ссылку. Обычная практика карателей заключалась в том, что кавалерия окружала общинный сход и крестьян угрозами и массовыми порками принуждали к выдаче «зачинщиков»; после этого арестованных гнали на железнодорожную станцию и отсылали в Сибирь. В начале 1906 года восстания были в основном подавлены. В январе число выступлений упало до 179, а в феврале – до 27[105].

В подавлении восстаний большую роль сыграла пропаганда кадетов, которые уговаривали рабочих и крестьян перенести борьбу на легальную, парламентскую основу. В конечном счете, оставшись без союзников, рабочие и крестьяне потерпели поражение. Поддерживавшая их левая интеллигенция была деморализована; в учреждениях осуществлялись массовые увольнения «левых». Многие левые интеллигенты отошли от борьбы; часть ушла к кадетам, «Союз союзов» прекратил существование. Студенческое движение было парализовано закрытием университетов (они открылись только в сентябре 1906 года)[106].

Подводя итоги краткому описанию декабрьских событий, можно отметить, что эти события развивались по описанной Э. Хобсбаумом классической модели революций 1848 года: после отхода либералов от революции она приняла чисто социальный характер; оставшись в одиночестве, рабочие восстали в защиту своих прав и потерпели поражение. Социальный конфликт развивался по линии, намеченной демографически-структурной теорией: Сжатие в народе привело в восстанию как в городах, так и в деревнях. Политический кризис сопровождался финансовым кризисом, однако последний был нейтрализован внешними займами. Это в значительной степени помогло правительству сохранить управляемость административной машины и армии; армия в целом подчинялась приказам, и благодаря этому восстание было подавлено. Таким образом, революционный процесс осталась незавершенным и не прошел всех фаз, описываемых демографически-структурной теорией.

5.2.9. Союз элиты и государства

В период рабочего восстания дворянство окончательно осознало ту опасность, которую несет ему революция, и отшатнулось от либералов. С.Ю. Витте писал, что в начале революции «дворянство увидело, что придется делить пирог с буржуазией – с этим оно было согласно, но ни дворянство, ни буржуазия не подумали о сознательном пролетариате. Между тем, последний… только в сентябре 1905 г. проявился во всей своей стихийной силе… Вот когда дворянство и буржуазия увидели этого зверя, то они начали пятиться, то есть начал производиться процесс поправения…»[107]

С конца 1905 года началось массовое изгнание либеральных дворян из земств. Либеральное земское дворянство, инициировавшее революцию вместе с интеллигенцией, так же как и интеллигенция, выходит из революционного процесса. Раскол дворянства преодолевается, происходит его консолидация на платформе решительной борьбы за сохранение своей собственности и против этатистских проектов наделения крестьян за счет помещиков. В начале января 1906 года собравшийся в Москве съезд предводителей дворянства предложил свою аграрную программу, включавшую переход от общинного землевладения к частной собственности на крестьянские наделы, облегчение покупки земли крестьянами с помощью Крестьянского банка и организацию переселения малоземельных крестьян на окраины. Съезд обратился к царю с ходатайством об отклонении проекта Кутлера[108]. Дворянство защищало свои имущественные интересы, апеллируя к (не признаваемому крестьянами) принципу неприкосновенности частной собственности на землю. В противовес догме, Витте и Кутлер взывали к реализму: «…слишком упорное отстаивание принципа частной собственности… может привести при современных условиях к тому, что владельцы лишатся всего…», – говорилось в проекте[109]. Николай II сделал выбор в пользу дворянства. 10 января царь собственноручно написал на докладе о проекте Кутлера: «Не одобряю. Частная собственность должна оставаться неприкосновенной»[110]. Этот символический акт означал, что монархия и дворянская элита объединяются на почве защиты помещичьего землевладения.

Н. Н. Кутлер был уволен в отставку, однако дворянство видело в главноуправляющем земледелия лишь исполнителя указаний С. Ю. Витте и требовало смещения премьер-министра. «Правительство Витте явно идет против высочайшей воли императора, вновь подтвердившего святость и неприкосновенность частной собственности», – говорилось в докладе февральского съезда «Союза землевладельцев»[111]. Действительно, при обсуждении Основных законов С. Ю. Витте горячо возражал против запрещения Думе касаться вопроса о принудительном отчуждении помещичьих земель. Главным аргументом Витте была сохранявшаяся угроза крестьянских восстаний, и ему удалось отстоять пункт о возможности отчуждения, но позиции премьера в борьбе с дворянством постепенно слабели[112].

Правительство Витте держалось в значительной степени благодаря той моральной поддержке, которую ему оказывал Запад и которая проявлялась на переговорах о предоставлении кредитов. Для окончательного преодоления финансового кризиса требовалось заключить большой заем, и во время переговоров французские политики снова выступали с «пожеланиями» в либеральном духе. 4 апреля в Париже было подписано соглашение о займе на 848 млн. руб.; это огромное финансовое вливание должно было обеспечить стабильность нового политического режима. Однако, как только заем был заключен, правительство Витте было уволено в отставку[113].

Процесс консолидации дворянства был оформлен на съезде уполномоченных дворянских обществ, состоявшемся в Москве 21-28 мая 1906 года. Съезд осудил деятельность «самозваных земцев» и «неуполномоченных» предводителей дворянства, выдвигавших либеральные требования весной 1905 года. В избранном съездом Совете Объединенного дворянства уже не было либеральных деятелей, и в направленном царю адресе дворянство снова присягало на верность самодержавию. Дворянство призывало царя защитить помещичье землевладение и настаивало на тех принципах решения аграрного вопроса, которые были сформулированы январским съездом предводителей дворянства. Члены Совета Объединенного дворянства должны были «обрабатывать» министров и, используя свое положение при дворе, добиваться принятия правительством дворянской программы[114]. При этом важную роль играло то обстоятельство, что правительство и Госсовет по большей части состояли из дворян, то есть дворянская элита еще сохраняла определенные возможности контроля над властью через ее персональный состав (мы говорили об этом выше, в п. 4.4.7).

Существенно, что консолидация дворянства проходила под традиционалистскими монархическими лозунгами. Почувствовав опасность социальной революции, дворяне оставили свои вестернизаторские устремления и перешли в лагерь традиционализма. «Патриоты»-дворяне создали «Русскую монархическую партию», насчитывавшую около 10 тыс. членов; другая патриотическая организации, «Русское собрание», включала до 2 тыс. человек, в том числе представителей высшей знати[115]. Традиционалистское движение, таким образом, принимало дворянский и охранительный характер, причем оно было призвано охранять не только самодержавие и православие, но и помещичье землевладение.

5.2.10. Контрнаступление государства

«Успокоение» масс было достигнуто в значительной мере за счет обещания созыва Думы, которая должна была рассмотреть требования всех недовольных. Закон о выборах в Думу был издан в разгар восстания, 11 декабря; он устанавливал, что крестьяне (как и в законе 6 августа) составят 43% выборщиков, землевладельцы – 32%, горожане – 22% и рабочие – 3%. Социал-демократы и эсеры в запале борьбы призывали бойкотировать выборы, и кадеты остались единственными представителями левой оппозиции. На выборах они обещали крестьянам – землю, рабочим – сокращение рабочего дня, и народные массы приняли активное участие в голосовании.[116].

Открытие заседаний Думы состоялось 27 апреля. «Торжественно отпраздновала деревня день открытия Государственной думы, – писал современник, – молебствия в церквях, красный колокольный звон, процессии с красными знаменами – символ победы»[117]. Решимость добиться своих требований через Думу была велика, крестьяне говорили своим посланникам: «Иди и умри там со славой, иначе умрешь здесь со стыдом»[118]. На выборах кадеты получали 38% мест в Думе, депутаты крестьян, впоследствии составившие группу «трудовиков», – 24% мест[119]. В то же время выборы продемонстрировали слабость традиционалистских партий: они ничего не обещали народу и не получили думских мест.

Главным вопросом, обсуждавшимся в Думе, сразу же стал аграрный вопрос; кадеты предлагали частичное отчуждение помещичьих земель за выкуп, «трудовики» допускали возможность полного отчуждения без выкупа[120]. Правительство отвергало всякое принудительное отчуждение и игнорировало работу Думы. Конфликт между правительством и Думой протекал на фоне усилившихся крестьянских волнений: в апреле было зафиксировано 47 крестьянских выступлений, в мае – 160, в июне – 739. Крестьянские волнения отражались также и волнениями в солдатской среде: в апреле было 4 солдатских выступления, в мае – 24, в июне – 84[121].

Однако быстро выяснилось, что крестьянские депутаты, «трудовики», находятся в меньшинстве, и максимум того, что может дать Дума, – это частичный выкуп помещичьих земель. Кроме того, пришло время сева, и перед крестьянами встал вопрос: батрачить на помещика, как прежде, или продолжать начатое осенью восстание. Эти факторы и воздействие «думской агитации» привели к тому, что крестьяне снова поднялись против помещиков. Однако движение по-прежнему носило местный характер, каждая деревня вела свою «войну» с местным помещиком. Разгромов помещичьих усадеб теперь было относительно немного; основным методом борьбы стали сельскохозяйственные забастовки: крестьяне отказывались батрачить на помещика и не допускали до работы пришлых поденщиков[122].

В 1906 году крестьяне боролись практически в одиночестве. Либералы и интеллигенция отошли от внепарламентской борьбы; рабочие были запуганы массовыми увольнениями и неохотно поднимались на забастовки[123]. Правда, в апреле-мае количество стачечников несколько возросло, но эти цифры получены за счет однодневных первомайских стачек, и к тому же наибольшая активность забастовщиков отмечалась в Польше. Петербург и Москва участвовали в стачках гораздо менее активно; как пишет С. В. Тютюкин, «передовые отряды российского пролетариата и, прежде всего, рабочие крупнейших заводов нередко воздерживались от отдельных частных выступлений, экономя силы для решающего натиска»[124]. В. И. Ленин ожидал, что пик крестьянского восстания будет достигнут летом 1906 года и советовал отложить до этого времени вооруженное восстание в городах. При этом крестьянское восстание (как доказывает Т. Шанин) развивалось независимо от борьбы рабочих или агитации партий[125]. Таким образом, положение изменилось кардинальным образом: если в октябре 1905 года крестьяне шли за рабочими, то теперь рабочие собирались идти за крестьянами. Но только собирались: из планировавшегося выступления ничего не получилось.

Правительство было до крайности обеспокоено как требованиями Думы, так и подкреплявшим их крестьянским движением. В июне 1906 года этатистские круги предприняли еще одну попытку прийти к соглашению с оппозицией. Генерал Д. Ф. Трепов встретился с Милюковым и предложил ему участвовать в составлении «министерства доверия»; при этом Трепов выразил согласие как с требованием всеобщих и равных выборов, так и с требованием частичного отчуждения помещичьей земли. Однако (как показывает Р. Мэннинг), решающую роль сыграло вмешательство Совета объединенного дворянства, рекомендовавшего министру внутренних дел П. А. Столыпину распустить Думу. Консолидация дворянства привела к тому, что оно постепенно подчиняло себе правительство. 9 июля Первая Государственная Дума была распущена. В манифесте о роспуске Думы говорилось, что действия депутатов «смутили» крестьян, которые перешли в ряде губерний к открытому грабежу, хищению чужого имущества и неповиновению властям[126].

Столыпин ожидал, что роспуск Думы вызовет «общие беспорядки» и приготовил войска – но масштабы беспорядков оказались намного меньше ожидаемых. Собравшись в Выборге, депутаты разогнанной Думы обратились к населению с призывом о гражданском неповиновении, они призывали не платить налоги и не давать рекрутов. По мнению самих кадетов, это обращение было «жалким минимумом действий», оно было равнозначно отказу либеральной интеллигенции от борьбы. Социал-демократы и эсеры призвали к всеобщей забастовке; забастовка началась 24 июля, но не приняла всеобщего характера, проходила вяло и закончилась через несколько дней. Многие большие заводы отказались примкнуть к стачечникам – это говорило о том, что рабочий класс тоже выходит из борьбы. Крестьяне еще продолжали борьбу, но крестьянское движение оставалось раздробленным и неорганизованным, и разгон Думы не оказал существенного влияния на местную войну, которую крестьяне вели со своими помещиками[127].

Убедившись в слабости оппозиции, новый премьер-министр Столыпин перешел в решительное наступление. 1 августа 1906 года были введены военно-полевые суды, которые в течение следующих нескольких месяцев послали на казнь более 1 тыс. «зачинщиков беспорядков». Крестьянскому движению был нанесен тяжелый удар, число выступлений сократилось с 682 в июле до 117 в октябре. Правда, восстания не были подавлены до конца, и к лету 1907 года число выступлений снова поднялось; в июне оно достигло 216. Новый всплеск крестьянских волнений был связан с неурожаем 1906 года, который принял масштабы даже большие, чем в 1905 году. В 1906/07 хозяйственном году потребление хлеба в среднем по стране составило только 15,4 пуда – то есть было ниже, чем в голодном 1901/02 году. По подсчетам П. Н. Першина, в зоне голода оказалось 235 уезда с населением 44 млн. человек, на 14 млн. больше, чем год назад. Однако реакция крестьян на голод в этот раз была более слабой – сказались усталость от борьбы, усиление правительства и отсутствие союзников. К зиме 1907 года крестьянское движение было окончательно подавлено, в декабре имело место лишь 12 выступлений – революция закончилась[128].

Пользуясь ослаблением борьбы, Совет объединенного дворянства поставил вопрос об изменении нормы представительства в Думе с тем, чтобы обеспечить дворянское большинство. Эти требования были подкреплены Вторым съездом уполномоченных дворянских обществ в ноябре 1906 года, однако правительство не решилось сразу же пойти по этому пути. Выборы во Вторую Думу в начале 1907 года привели к новому поражению правительственных партий; крестьяне отвечали на правительственные репрессии тем, что голосовали за левых, и при выборах депутатов лояльные правительству выборщики от дворян оставались в меньшинстве. Открывшаяся 20 февраля 1907 года Вторая Дума, как и Первая Дума, вошла в конфронтацию с правительством по вопросу об аграрной реформе. Хотя кадеты, следуя тактике «бережения Думы», стремились смягчить это противостояние, правительство не желало пойти навстречу, и 3 июня 1907 года Дума была распущена. Одновременно с роспуском Думы царским манифестом – в нарушение Основных законов – было объявлено об изменении порядка выборов. По новому закону помещики должны были составить половину общего числа выборщиков – таким образом, новая Дума отдавалась во власть дворянства[129].

Подводя итоги заключительного периода революции, можно отметить, что к этому времени почти полностью исчезает противостояние между «западниками» и традиционалистами, определявшее первый этап революции. Обе противостоящие группировки разрушаются, основная часть дворянства переходит из лагеря «западников» в лагерь традиционалистов, а большинство крестьянских депутатов поддерживает в Думе «западников». Конфронтация происходит теперь по основному социальному вопросу – вопросу о земле; главное содержание демографически-структурной теории – Сжатие в народных массах – выходит на первый план, оттесняя все прочие социально-экономические и политические проблемы. Перед лицом этой угрозы дворянство уже не замечает Сжатия в элите и присоединяется к монархии в целях поддержания статус-кво. Прозападная интеллигенция частью выходит из борьбы, лагерь «западников» разрушается, и в результате они теряют большую часть своих конституционных завоеваний.

Помимо выделения главных «значащих» факторов революции, необходимо кратко остановиться и на тех факторах, которые оказались «незначащими». Общепризнано, что крупная буржуазия не сыграла особой политической роли в происходивших событиях. В качестве причины политической инертности промышленников и торговцев обычно указывают то обстоятельство, что они были, в общем, довольны тем покровительством, которое оказывало им царское правительство. Только на заключительном этапе революции представители капитала попытались было создать свою партию, но эти попытки имели своим результатом лишь организацию «Совета съездов представителей промыслов и торговли», который подчеркнуто отмежевался от политических выступлений. Правда, капиталисты были отчасти представлены в «Союзе 17 октября», но главную роль в этой партии играли крупные землевладельцы[130].

Мелкая торгово-промышленная буржуазия также не сказала своего самостоятельного слова в революции. Хотя этот социальный слой был достаточно многочисленным, он оказался расколот на части. Одна часть его пошла за интеллигенцией в партию кадетов; по имеющейся статистике в составе Калужской, Симбирской и Смоленской губернских организаций этой партии мелкие буржуа (торговцы, мещане, приказчики, ремесленники, домовладельцы) составляли 32%, интеллигенты – 31%, чиновники – 18%, землевладельцы – 10%, крестьяне и рабочие – 8%. Таким образом, кадетскую партию можно назвать интеллигентски-мелкобуржуазной, но главную роль в ней играла все же либеральная интеллигенция. Другая часть мелкой буржуазии пошла за «черносотенцами», но традиционалистские силы оказались слабыми и, за исключением событий октября 1905 года, ничем себя не проявили. Наконец, третья и, возможно, наибольшая часть мелких буржуа осталась пассивной[131].

5.2.11. Итоги революции (выводы)

С точки зрения неомальтузианской теории революция 1905-1907 годов была началом экосоциального кризиса. В этот период появляются такие признаки кризиса, как восстания, социальные реформы, попытки перераспределения собственности; существенную роль играл так же голод, который появился не впервые, но впервые сыграл революционизирующую роль. И хотя некоторых важных признаков классического экосоциального кризиса в 1905-1907 годах еще не наблюдается, это объясняется тем, что первая революция была лишь началом кризиса, и основные события были еще впереди.

Подводя итоги нашему краткому описанию событий революции, попытаемся схематически (и максимально упрощенно) отобразить взаимодействие различных факторов, влиявших на динамику политических событий. Основными дестабилизирующими факторами, как отмечалось выше, были: аграрное перенаселение и низкий уровень жизни городских рабочих (Сжатие в народных массах), разорение дворянства (Сжатие в элите) и вестернизация. Факторами, поддерживавшими стабильность системы, были сила традиции, авторитет самодержавной власти, сила полицейского аппарата и армии.

В течение сорока лет после Великой реформы действие дестабилизирующих факторов постепенно усиливалось, и политическое равновесие становилось все менее устойчивым. Толчком, нарушившим равновесие, стал внешний фактор – поражения в войне, которые нанесли сильный удар по авторитету самодержавия. В соответствии с демографически-структурной теорией, революция началась с раскола элиты: часть дворянства, недовольная этатистской политикой правительства, вступила в союз с вестернизованной интеллигенцией и сделала своим знаменем либеральный лозунг ограничения самодержавия. «Вначале это была идиллия либеральных предводителей дворянства… – отмечал П. Н. Милюков, – они хотели представительства “имущественных классов”»[132]. Прозападный либеральный блок («Союз освобождения») подчинил своему влиянию студенчество (также исповедовавшее западные идеи), однако силы блока были недостаточны, и либералы предприняли попытки спровоцировать выступления рабочих. После расстрела 9 января начались рабочие стачки и первые волнения в деревне, и, чтобы привлечь на свою сторону массы, «Союз освобождения» пообещал рабочим 8-часовой рабочий день, а крестьянам – выкуп части помещичьих земель. В события вмешался поддерживавший либералов Запад, и совокупное действие всех факторов заставило царя обещать создание выборного представительства (18 февраля). Волнения стали стихать, и, воспользовавшись этим, царь попытался аннулировать уступки и лишить обещанную Думу реальных полномочий. В ответ либеральный блок снова активизировал свои усилия, через посредство студентов попытался подтолкнуть к протестам рабочих, а главное – с помощью железнодорожных служащих организовал забастовку на железных дорогах. Железнодорожная забастовка инициировала всеобщую стачку, и царь был вынужден согласиться на наделение Думы законодательными полномочиями (манифест 17 октября).

Таким образом, до 17 октября революционный процесс в России можно трактовать как «революцию вестернизации», в которой главная роль принадлежала вестернизованной интеллигенции и либеральному дворянству. После 17 октября многие либералы сочли, что цель достигнута, и отошли от борьбы; остальные (кадеты) решили продолжать оппозиционные действия в рамках Думы и также отказались от активных действий. Между тем, октябрьская стачка инициировала вступление в борьбу огромных крестьянских масс; таким образом, стало проявляться действие самого мощного фактора, аграрного перенаселения. «Революция вестернизации» была перекрыта мощным социальным конфликтом, давно вызревавшим внутри традиционного общества и находящим объяснение в рамках демографически-структурной теории.

Перестройка политических сил привела к распаду лагеря вестернизаторов. Основная часть дворянства, напуганная крестьянским восстанием, перешла в лагерь традиционалистов и сплотилась вокруг престола, а либеральная фракция дворянства сошла с политической арены. Раскол дворянской элиты был ликвидирован, и объединенное дворянство обратилось против бунтующих низших сословий. Этатисты в правительстве попытались было маневрировать между крестьянством и дворянством, но дворянство добилось их изгнания и подчинило себе правительство.

Между тем, рабочие, требовавшие 8-часового рабочего дня и ничего не получившие, поднялись на восстание, а в деревне продолжались погромы дворянских поместий. Решающим обстоятельством в судьбе революции стало то, что, хотя волнения стали распространяться и на армию, в целом она все же подчинялась правительству. Правительству удалось избежать как финансового краха, так и потери управления – тех роковых процессов, которые, согласно демографически-структурной теории, определяют коллапс и разрушение государства. Революция 1905 года оказалась незавершенной; восстания в городе и деревне были подавлены. После арестов активистов и массовых увольнений рабочие вышли из борьбы; крестьянство еще раз поднялось на борьбу летом 1906 года, но, в конечном счете, потерпело поражение.

Таким образом, революцию инициировали недовольные фракции элиты, они втянули в борьбу массы, а когда достигли своей цели, вышли из борьбы; в итоге элита консолидировалась и подавила выступления масс. Как отмечалось выше, такая схема была характерна и для европейских революций 1848 года, однако в русской революции была одна особенность, а именно – то, что революция в городах спровоцировала восстание крестьян, которые выступали под собственными лозунгами. Эта особенность отражала больший масштаб аграрного перенаселения и Сжатия, преобладание экономических процессов традиционного общества над процессами индустриализации.

Согласно теории, Сжатие должно побуждать правительство проводить реформы, направленные на облегчение положения народа, – тем более во время революции, когда народ требует этих реформ. Ответом правительства на эти требования стала отмена выкупных платежей и облегчение условий кредита. Одно время обсуждался вопрос о новой «Великой реформе», которая должна была отдать крестьянам большую часть помещичьих земель. Проведение такой реформы означало бы торжество этатистской политики и, вполне вероятно, предотвратило бы революцию 1917 года. Однако консолидировавшееся дворянство сумело подчинить своему влиянию Николая II и разгромить этатистскую партию в правительстве. В результате, как отмечает П. Гатрелл, крестьянство убедилось в том, что государство поддерживает принцип «святости» дворянского землевладения. Таким образом, массовый протест против дворянского землевладения неизбежно переходил в протест против государства, то есть против царской власти[133]. Как и предупреждал Николая II выдающийся философ Е. Н. Трубецкой, «недальновидность власти превратила в России вопрос аграрный в вопрос о форме правления»[134]. Традиционалистская иллюзия о «царе-батюшке» была окончательно развеяна, и в дальнейшем властям предстояло иметь дело не с выступлениями, направленными против помещиков, а с восстаниями против самодержавия. Это обстоятельство означало также и кризис традиционализма, который постепенно терял свою роль опоры существующей общественной системы.

Представляют интерес те выводы из революции, которые сделало правительство. Прежде всего, нужно отметить, что правящая бюрократия прекрасно сознавала различие между целями политической революции «modern» и «гораздо более серьезными» социальными целями народа – то различие, о котором писал Струве. «Смута политическая, революционная агитация… начали пускать корни в народе, питаясь смутой гораздо более серьезною, смутою социальною, развившейся в нашем крестьянстве», – говорил П. А. Столыпин в Госсовете 15 марта 1910 года[135]. Н. П. Дурново, министр внутренних дел в кабинете Витте, в написанной позже (в феврале 1914 года) «Записке» подчеркивал, что социалистические устремления масс давлеют над политическими целями либерального «общества». «…Народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма. Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких слоев населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение неизбежно выродится в социалистическое. За нашей оппозицией нет никого, у нее нет поддержки в народе, не видящем никакой разницы между правительственным чиновником и интеллигентом. Русский простолюдин, крестьянин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему и ненужных, и непонятных. Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий – о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только широко кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозбранно допустить агитацию в этом направлении – Россия, несомненно, будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный период смуты 1905-1906 годов»[136].

Характерно, что в этих условиях Дурново предлагает не идти на уступки корыстным интересам либеральной оппозиции и ставит перед правительством этатистские цели. «Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия… Более чем странно при таких условиях требовать от правительственной власти, чтобы она серьезно считалась с оппозицией, ради нее отказалась от роли беспристрастного регулятора социальных отношений и выступила перед широкими народными массами в качестве послушного органа классовых стремлений интеллигентно-имущего меньшинства населения»[137]. Однако, несмотря на заявления такого рода, с точки зрения крестьянства, правительство не выступало в роли «беспристрастного регулятора социальных отношений», так как отказывалось передать землю народу.

Либеральная оппозиция также сделала из революции свои выводы, в значительной степени совпадающие с выводами правительства. В этом смысле очень показательны статьи из сборника «Вехи», в котором его авторы – и в их числе ведущие деятели оппозиции – признавали опасность для интеллигенции политики вовлечения в революцию народных масс, провоцирования их на социальную борьбу. П. Б. Струве писал, что «в том, как легко и стремительно стала интеллигенция на эту стезю политической и социальной революционизации настрадавшихся народных масс заключалась… политическая ошибка… Революцию делали плохо. В настоящее время с полной ясностью раскрывается, что в этом делании революции играла роль ловко инсценированная провокация… но не в этом суть дела. Она не в том, как делали революцию, а в том, что ее вообще делали[*]. Делали революцию, в то время когда вся задача состояла в том, чтобы все усилия сосредоточить на политическом воспитании и самовоспитании»[138]. Испугавшись спонтанного взрыва крестьянской войны, «вестернизованные» либералы отныне отказывались от союза с народом и «делания революции», они провозглашали своей задачей «политическое воспитание» – то есть политическую пропаганду в верхах. Испуг был столь силен, что М.О. Гершензон писал о том, что «нужно благословлять власть, которая своими штыками и тюрьмами ограждает нас от ненависти народной»[139]. Очевидно, этим испугом и объясняется принципиальное нежелание либеральной оппозиции вступать в союз с массами в ходе следующего революционного кризиса, в 1917 году.

---

[*] Выделено цитируемым автором

---

[1] Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг. Л., 1981. С. 94-112; Шаховский Д. И. «Союз освобождения»//Либеральное движение в России. 1902-1905 гг. М., 2001. С. 583.

[2] Шацилло К. Ф. Формирование программы земского либерализма и ее банкротство накануне первой русской революции (1901-1904 гг.)//Исторические записки. 1976. Т. 97. С. 75; Милюков П. Н. Воспоминания. Т. I. М., 1990. С. 274.

[3] Цит. по: Леонтович В. В. История либерализма в России. 1702-1914. М., 1995. С. 363.

[4] Там же. С. 363-364.

[5] Шацилло К. Ф. Указ. соч. С. 75.

[6] Второй съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 418-424; Keep J. L. The Rise of Social Democracy in Russia. Oxford, 1963. P. 270.

[7] Уткин А. И. К вопросу о численности и составе РСДРП в 1905-1907 гг.//Политические партии России в период революции 1905-1907 гг. Количественный анализ. М. 1987. С. 12, 17, 22.

[8] Программа партии Социалистов-Революционеров// Сборник программ политических партий России. Вып.1-й. Спб., 1906. С. 13-23.

[9] Там же.

[10] Леонов М. И. Численность и состав партии эсеров в 1905 и 1907 гг.// Политические партии России в период революции 1905-1907 гг. Количественный анализ. М. 1987. С. 52, 64, 57.

[11] Laue Тh. von. Why Lenin… Р. 50.

[12] Ibid. Р. 27.

[13] Куропаткин А. Н. Русская армия. СПб, 2003. С. 565. См. также: Шикуц Ф. И. Дневник солдата в русско-японскую войну. М.., 2003. С. 25, 71.

[14] Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. 4 дополнительный полутом. Россия. СПб, 1902. С. LXXXIX.

[15] Copeland W. R. The Uneasy Alliance. Collaboration between the Finnish Opposition and the Russian Underground. 1899-1904. Helsinki, 1973. P. 153; .Шацило К. Ф. Из истории освободительного движения в России в начале XX века (О конференции либеральных и революционных партий в Париже в сентябре – октябре 1904 года)//История СССР. 1982. № 4. С. 55-57.

[16] Цит. по: Кавторин В. В. Первый шаг к катастрофе. 9 января 1905 года. Л., 1992. С. 282.

[17] Дневник Е. А. Святополк-Мирской за 1904-1905 гг.// Исторические записки. 1965. № 77. С. 253.

[18] Пайпс Р. Указ. соч. Ч. 1. С. 29.

[19] Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 г. Реформы и революция. СПб, 1991. С. 26.

[20] Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг. Л., 1981. С. 138.

[21] Цит. по: там же. С. 131.

[22] Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М., 1960. С. 487.

[23] Гусятников П. С. Указ. соч. С. 135-136.

[24] Кавторин В. В. Указ. соч. С. 309.

[25] Там же. С. 310.

[26] Кризис самодержавия в России. 1895-1917. Л., 1984. С. 166.

[27] Лященко П. И. История народного хозяйства… Т.II. С. 235, 237.

[28] Нефедов С. А. 1905 год: «революция извне»?//Вопросы истории. 2005. (в печати)

[29] Доклад директора департамента полиции Лопухина министру внутренних дел о событиях 9-го января// Красная летопись. 1922. № 1. С. 334-335.

[30] Струве П. Б. Интеллигенция и революция////Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 145.

[31] Ленин В. И. Полн. Собр. Соч. Т. 26. С. 218.

[32] Куропаткин А. Н. Указ. соч. С. 529.

[33] Начало первой русской революции. Январь-март 1905 года. М., 1955. С. 668-683; Кирьянов Ю. И. Указ. соч. С. 108; Рабочий класс в первой российской революции 1905-1907 гг. М, 1981. С. 95.

[34] Цит. по: Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие… С.80.

[35] История СССР. Т. VI. М., 1968. С. 123.

[36] Цит. по: Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие… С. 68-70.

[37] Цит. по: там же. С. 79.

[38] Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний. М.-Пг., 1923. С. 59-60.

[39] Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие… С.87, 96.

[40] Русские финансы и европейская биржа в 1904-1906 гг. М., 1926. С. 137-138.

[41] Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903-1919 гг. Кн.1. М., 1992. С. 69-71; Ананьич Б. В. Россия и международный капитал. 1897-1914. Л., 1970. С. 128-132.

[42] Цит. по: Коковцов В. Н. Указ. соч. С. 132.

[43] Ананьич Б. В. Указ. соч. С. 132.

[44] Цит. по: История СССР. Т. VI. М., 1968 С. 125.

[45] Рабочий класс в первой российской революции 1905-1907 гг. М., 1981. С. 95.

[46] Дубровский С. М. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг. М., 1956. С. 46-49. С. 58; Шустов К. Б. Настроение российской деревни на начальном этапе революции 1905-1907 гг. //Северо-Запад в аграрной истории России. Калининград, 2003. С. 172.

[47] Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие… С. 99, 143.

[48] Милюков П. Н. Воспоминания. Т. I. М., 1990. С. 272.

[49] Шаховский Д. И. «Союз освобождения»//Либеральное движение в России. 1902-1905 гг. М., 2001. С. 589.

[50] Шустер У. А. Указ. Соч. С. 133; Рабочий класс в первой русской революции… С. 127, 132.

[51] Schwarz C. M. The Russian Revolution of 1905. The Worker’s Movement and the Formation of Bolshevism and Menshevism. Chicago and London, 1967. P. 135.

[52] Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие… С. 142.

[53] Витте С. Ю. Воспоминания… Т. 2. С. 399.

[54] Цит. по: Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие… С. 174-175; Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 177

[55] Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 181.

[56] Там же. С. 185.

[57] Цит. по: Там же. С. 186.

[58] Аврех А. Я. Столыпин и судьбы реформ в России. М., 1991. С. 9.

[59] Витте С. Ю. Воспоминания… Т. 3. С. 358.

[60] Буховец О. Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала ХХ века: новые материалы, методы, результаты. М., 1996. С. 71, 357.

[61] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 309,

[62] Там же. С. 309, 332.

[63] Цит. по: Гусятников П. С. Указ. Соч. С. 152.

[64] Всероссийская политическая стачка в октябре 1905 года. Ч. 1. М.-Л., 1955. С. 409.

[65] Пушкарева И. М. Железнодорожники России в буржуазно-демократических революциях. М., 1975. С. 44, 119, 127.

[66] Пушкарева И. М. Указ. соч. С. 148, 152, 154.

[67] История СССР. Т. VI… С. 157, 158; Рабочий класс в первой русской революции… С. 156, 161.

[68] Keep J. L. Op. cit. P. 219, 222.

[69] История СССР. Т. VI… С. 166.

[70] Витте С. Ю. Воспоминания… Т. 2. С. 455.

[71]Степанов С. А. Черная сотня в России (1905-1914). М., 1992.С. 56, 72-74.

[72] Цит. по: Рабочий класс в первой русской революции… С. 175.

[73] Гохленер В.М. Крестьянское движение в Саратовской губернии в годы первой русской революции // Исторические записки. 1955. Т. 52. С. 200.

[74] Шанин Т. Революция как момент истины. 1905-1907 гг. – 1917-1922 гг. М., 1997. С. 154.

[75] Гохленер В.М. Указ соч. С. 192.

[76] Буховец О. Г. Указ соч. С. 315.

[77] Буховец О. Г. Ментальность и социальное поведение крестьян// Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). М., 1996. С. 192.

[78] Шанин Т. Указ. соч. С. 258. См. также: Кабытов П. С. Указ. соч. С. 64, 67; Рабочий класс в первой русской революции… С. 176

[79] Подсчитано по: Обухов В. М. Движение урожаев зерновых культур в Европейской России в период 1883-1915 гг.//Влияние неурожаев на народное хозяйство России. М., 1927. С 78-79, 103-107.

[80] Першин П. Н. Указ. соч. С. 48, 51.

[81] Кабытов П. С. Указ. соч. С. 63.

[82] Сенчакова Л. Т. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг. М., 1989. С. 87-88, 94; Шанин Т. Указ. соч. С. 161.

[83] Прокопович С. Н. Аграрный вопрос в цифрах. СПб, 1907. С. 26; Гохленер В.М. Указ соч. С. 233.

[84] Цит. по: Анфимов А. М. П. А. Столыпин и российское крестьянство. М., 2002. С. 29.

[85] Там же. С. 37.

[86] Безгин В. Б. Коллективизм и эгалитаризм в общинной психологии русского крестьянства конца XIX – начала ХХ века//Историческая психология, психоистория, социальная психология: общее и различия. Спб, 2004. С. 272

[87] Сенчакова Л. Т. Крестьянское движение… С. 182, 257

[88] Симонова М. С. Крестьянское движение 1905-1907 гг. в советской историографии//Исторические записки. 1975. Т. 95. С. 209-210.

[89] Clarkson G. D. A History of Russia. N. Y., 1961. P. 381-382; Robinson G. T. Op. cit. P. 185, 204.

[90] Там же. С. 169, 204-207

[91] Витте С. Ю. Вспоминания, мемуары. Т. 2. М., 2001. С. 251.

[92] Там же; Кирюхина Е. И. Всероссийский крестьянский съезд в 1905 г.//Исторические записки. 1955. Т. 50. С. 114-124.

[93] Баранов В. П. Крестьянское движение в Тамбовской губернии в 190-1907 гг.//Тамбовское крестьянство: откапитализма к социализму (вторая половина XIX – на чало ХХ вв.). Вып. 1. Тамбов, 1996. С. 17.

[94] История СССР. Т. VI… С. 175-180; 193.

[95] Рассчитано по: Дубровский С. М. Указ. соч. С. 132; Кризис самодержавия в России… С. 241.

[96] Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 188-189, 200.

[97] Цит. по: Кризис самодержавия… С. 252.

[98] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 333-336; 341-343; Шелохаев В. В. Либеральная модель переустройства России. М., 1996. С. 42-49; Kochan L. Russia in Revolution. London, 1966. P. 94; Robinson G. T. Op. cit. P. 164. 168.

[99] Хобсбаум Э. Век капитала… С. 26.

[100] Рабочий класс в первой русской революции… С. 183, 186.

[101] Коковцов В. Н. Указ. соч. С. 106-118; Ананьич Б. В. Указ. соч. С. 153-161.

[102] Рабочий класс в первой русской революции… С. 200; Лейкина-Свирская В. Р. Русская интеллигенция… С. 241; Милюков П. Н. Указ. соч. С. 349.

[103] Рабочий класс в первой русской революции… С. 195-211, 267-268; Гусятников П. С. Указ. соч. С. 189.

[104] Дубровский С. М. Указ. соч. С. 42.

[105] Там же; Шанин Т. Указ. соч. С. 164; Гохленер В.М. Указ соч. С. 218.

[106] Лейкина-Свирская В. Р. Русская интеллигенция в 1900-1917 годах… С. 243.

[107] Витте С. Ю. Воспоминания… Т. 2. С. 487.

[108] История СССР. Т. VI… С. 216; Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 236; Сидельников С. М. Аграрная политика самодержавия в период империализма. М., 1980. С. 63-64.

[109] Цит. по: Аврех А. Я. Указ. соч. С. 14.

[110] Цит. по: Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 197.

[111] Цит. по: там же. С. 204.

[112] Кризис самодержавия… С. 295.

[113] Коковцов В. Н. Указ. соч. С. 140-147;

[114] Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 215,218, 233; Хостинг Дж. Россия: народ и империя (1552-1917). Смоленск, 2001. С. 440.

[115] Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 218-224; Степанов С. Л. Указ. соч. С. 110; Политические партии России. Конец XIX – начало ХХ века. М., 1996. С. 529.

[116] История СССР. Т. VI… С. 211.

[117] Цит. по: Кабытов П. С., Козлов В. А., Литвак Б. Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 69.

[118] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 362; История СССР. Т. VI… С. 217. 221

[119] История СССР. Т. VI… С. 217, 221.

[120] Цит. по: Дубровский С. М. Столыпинская аграрная реформа. М., 1963. С. 132..

[121] Дубровский С. М. Крестьянское движение… С. 42; Bushnell J. Mutiny amid Repression. Bloomington, 1985. P. 173; Сидельников С. М. Образование и деятельность Первой Государственной думы. М., 1962. С. 307-309.

[122] Шанин Т. Указ. соч. С. 149, 166; Сенчакова Л. Т. Указ. соч. С. 62.

[123] Keep J. L. Op. cit. 1963. P. 265.

[124] Рабочий класс в первой русской революции… С. 288.

[125] Шанин Т. Указ. соч. С. 252.

[126] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 377-378; Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 235; Manning R. T. The Crisis of the old Order in Russia. Gentry and Government. Princeton, 1982. P. 247, 250, 258; Тютюкин С. В. Июльский политический кризис 1906 г. в России. М., 1991. С. 53.

[127] Тютюкин С. В. Указ. соч. С. 178-184; Милюков П. Н. Указ. соч. С. 401.

[128] Дубровский С. М. Крестьянское движение… С. 42; Першин П. Н. Указ. соч. С. 48-49.

[129] Давидович А. М. Самодержавие в эпоху империализма. М., 1975. С. 306; Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг… С. 239, 243; История СССР. Т. VI… С. 238-241, 249.

[130] Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. М., 1978. С. 9-11.

[131] Шелохаев В. В. Кадеты – главная партия либеральной буржуазии в борьбе с революцией 1905-1907 гг. М., 1983. С. 68.

[132] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 408.

[133] Gatrell P. The Tsarist Economy. 1850-1917. N. Y., 1986. P. 232.

[134] Цит. по: Дьячков В. А., Есиков С. А. Канищев В. В., Протасов Л. Г. Крестьяне и власть(опыт регионального изучения)// Менталитет и аграрное развитие России. М., 1996. С. 150.

[135] Столыпин П. А. Нам нужна великая Россия. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906-1911. М., 1991. С. 246

[136] Дурново П. Н. Записка//Красная новь. 1922. № 6. С. 195-196.

[137] Там же. С. 196-197.

[138] Струве П. Б. Интеллигенция и революция////Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 145.

[139] Гершензон М. О. Творческое самосознание//Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 92.