К оглавлению

ГЛАВА III. ВТОРОЙ РОССИЙСКИЙ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ЦИКЛ: ПЕРИОД ВОСТАНОВЛЕНИЯ И РОСТА

3.2. Трансформация структуры во второй половине XVII века

3.2.1. Закрепощение крестьян

Возвращаясь к анализу отношений внутри структуры «государство-народ-элита», напомним, что, с точки зрения демографически-структурной теории Смута в значительной степени объяснялась «перенаселением» в элите, тем, что народ не мог обеспечить средствами слишком многочисленное дворянство. Как отмечалось выше, численность дворянства после Смуты уменьшилась. Однако социальное равновесие не было достигнуто, положение дворянства оставалось тяжелым, и дворяне по-прежнему выказывали недовольство политикой властей. Период после окончания Смоленской войны стал временем дворянского наступления на правительство. Как отмечалось выше, дворяне начали предъявлять свои требования еще перед войной, и им удалось добиться многократного снижения налогов со своих крестьян. «Начавшееся еще перед войной движение дворян не прекращалось и приобретало все более широкие и опасные формы, – отмечал П. П. Смирнов. – К этому полуприкрытому мятежу подчас присоединялись черные слободы и сотни...»[1]. Дело в том, что, облегчив обложение поместных и вотчинных крестьян, правительство было вынуждено увеличить обложение черных посадских людей. Между тем, в посадах складывалась та же ситуация, что и на селе; здесь существовали освобожденные от посадского тягла («беломестные») боярские и монастырские слободы, куда, стремясь жить на «льготе», уходили посадские люди. Чем больше купцов и ремесленников уходило в слободы, тем больше налогов приходилось платить оставшимся – и естественно, посадские люди требовали включения слобод в «тягло». Посадские общины жаловались на бояр и монастыри, уводивших у них тяглецов, однако жалобы попадали в воеводские или в московские суды, где сидели бояре, владельцы «беломестных» слобод. Точно так же и дворяне жаловались на бояр и на монастыри, уводившие у них крестьян – но жалобы попадали к тем же боярам.

После смерти Филарета не стало той сильной руки, которая сдерживала проявления недовольства. Началось время коллективных челобитий, своеобразное «петиционное движение»[2], в котором дворяне и поместные люди все энергичнее высказывали свои требования. Ослабевшее правительство было вынуждено возобновить созыв Земских соборов – но на эти соборы уже не приглашали представителей от крестьян. На соборе 1637 года дворяне обратились к царю с петицией, жалуясь на то, что в то время как они пребывают на службе, крестьяне из их поместий и вотчин бегут за монастыри, за московских сильных людей, а если дело дойдет до суда, то в приказах волочат по 5, по 10 лет и больше. В конце концов, беглые крестьяне из урочных лет выходят, и поместья остаются пустыми[3]. Дворяне требовали облегчить службу, открыть в городах выборные суды и установить бессрочный сыск беглых. По этой челобитной дворянам было разрешено являться в ополчение по очереди, через год, а срок сыска беглых крестьян («урочные лета») был увеличен с 5 до 9 лет[4]. «Помещикам понадобилось около десяти лет натиска на правительство, чтобы уничтожить урочные лета, причем выступления армии были весьма бурными», – пишет Д. А. Высоцкий[5]. В 1641 году собравшееся в Москве (по случаю ожидавшейся войны с Турцией) поместное ополчение подняло настоящий мятеж. Современник сообщал, что служилые люди «завели на Москве рокош»[6]; 11 июля они с «большим шумом» ломились в царский дворец, чтобы подать петицию от имени дворян 44 городов[7]. Здесь впервые упоминается характерное слово «рокош» – так называли вооруженные мятежи польских и венгерских дворян, мятежи, результатом которых было закрепощение крестьян и установление шляхетских «свобод». Таким образом, события развивались по хорошо известному восточноевропейскому сценарию[8].

Летом 1645 года умер царь Михаил Федорович, и в сентябре состоялась коронация его 16-летнего сына Алексея. На эту коронацию прибыли тысячи дворян – почти все поместное ополчение; дворяне снова потребовали установления бессрочного сыска и отмены «урочных лет»[9]. Юный царь неуверенно чувствовал себя на престоле и не мог отказать. Дворянам было дано обещание, что «как крестьян и бобылей и дворы их перепишут, и по тем переписным книгам крестьяне и бобыли и их дети и братья и племянники будут крепки без урочных лет»[10].

 Главой нового правительства царя Алексея был его воспитатель боярин Борис Иванович Морозов. Морозов пытался решить финансовую проблему путем проведения налоговой реформы, замены прямых налогов косвенными. В 1646 году была введена пошлина на соль, вследствие чего цена соли увеличилась в два-три раза. Однако реформаторы просчитались: соли стало продаваться гораздо меньше, чем прежде. Через два года после введения, в декабре 1647 года, соляная пошлина была отменена, и правительство стало собирать прямые налоги за эти два года – как будто оно ничего не обещало. Пытаясь пополнить пустую казну, власти принимали меры строгой экономии, было урезано жалование стрельцов и сокращены придворные штаты; усиленно взыскивались недоимки за прошлые годы[11].

Весной 1648 года по случаю нового осложнения в турецких делах был объявлен сбор поместного ополчения. 2 июня 1648 года, во время крестного хода в Москве, дворяне и посадские люди пытались подать царю петицию с обвинениями в адрес правительства. Царь отказался принять петицию – тогда началось восстание: были разгромлены дворы всех высших чиновников. Посовещавшись, дворяне и посадские потребовали у царя реформы суда и, кроме того, созыва Земского Собора, на котором они «учнут бить челом государю о всяких своих делах» – то есть предъявят свои требования. Часть дворян поместного ополчения осталась в Москве, дожидаясь Собора. На собравшемся в сентябре Соборе преобладали дворянские депутаты, и правительство откровенно заискивало перед ними: им раздавали поместья и вотчины, для них устраивали угощения, им выдали большое дополнительное жалование. Царь был вынужден удовлетворить все требования дворянства и посадских людей – требования, которые высказывались уже давно, но не находили ответа. Был положен конец произволу воевод и боярских судов; уголовные дела были переданы выборным из дворян губным старостам, которые судили по новому Судебнику – Уложению 1649 года. «Беломестные» слободы были ликвидированы, и их жители стали нести тягло наравне с посадскими. Но самое главное – Собор принял решение об отмене «урочных лет» и окончательном прикреплении крестьян[12].

Таким образом, введение крепостного права было результатом восстания, в котором бунт против реформ соединился с дворянским «рокошем», подобным выступлению 1641 года. Правительство капитулировало перед дворянами и внесло в Уложение все их пожелания по крестьянскому вопросу – глава XI Уложения иногда даже текстуально совпадает с дворянскими челобитными[13]. По новым законам вечная крепость распространялась на всю крестьянскую семью, определение объема крестьянских повинностей отдавалось на усмотрение землевладельца, который становился также и судьей крестьянина во всех делах, кроме «татьбы и разбоя, и поличного и смертного убийства». За прием беглого крестьянина полагался штраф – 10 рублей за год укрывательства. Формально помещику запрещалось грабить своих крестьян, но закон не определял наказания – оно отдавалось на усмотрение царя. «Бесчестье» крестьянина каралось штрафом в 1 рубль, для сравнения можно отметить, что бесчестье посадского человека каралось штрафом в 5-7 рублей, а бесчестье дворянина – штрафом в 5-15 рублей[14].

Необходимо отметить, что хотя прикрепление к земле означало потерю крестьянами свободы передвижения, они оставались свободными людьми. Крестьяне владели своим имуществом, которое не мог отнять помещик, могли вступать в финансовые сделки, брать на себя денежные обязательства. Крестьяне могли жаловаться в суд, в том числе и на господские поборы «через силу и грабежом»; они могли по суду возвратить себе насильственный перебор. Крестьянин не мог быть лишен земли и превращен в дворового; помещик был обязан наделить своего крестьянина землей и, в случае необходимости, инвентарем. В то же время помещики издавна обладали судебной властью над крестьянами в гражданских делах, и, вместе с прикреплением крестьян, это создавало благоприятную почву для дальнейшего наступления на крестьянство[15].

Московское восстание в июне 1648 года было ключевым моментом в установлении крепостного права, поэтому его освещение в трудах историков в определенной степени зависело от политических и партийных интересов. Мысль о том, что «верные государевы слуги», дворяне, подняли мятеж и заставили царя закрепостить крестьян, была недопустима для дворянской историографии; по этой причине июньские события 1648 года долгое время считались бунтом «черных людей» и никак не связывались с крепостническими статьями Уложения[16]. Первым исследователем, доказавшим эту связь, был П. П. Смирнов, автор фундаментальной монографии[17], которая до сих пор остается непревзойденной по широте и охвату материала. П. П. Смирнов доказывал, что дворянство играло главную роль с первых дней мятежа, и даже называл мятеж «дворянской революцией»[18]. Точку зрения П.П. Смирнова разделял и А. Н. Сперанский[19]. С. В. Бахрушин, М. Н. Тихомиров и Е. В. Чистякова полагали, что события начались с восстания посадских людей, а дворянство присоединилось к движению позже[20]. Л. В. Черепнин считал, что дворяне с самого начала принимали участие в волнениях вместе с посадскими людьми, но преследовали свои собственные интересы[21]. Однако, несмотря на некоторые расхождения, все исследователи согласны в том, что участие дворянства в мятеже (или «восстании») имело решающее значение: именно дворянские требования заставили правительство созвать Земский собор.

Оценивая общее направление развития русского общества, Б. Д. Греков писал, что «в России происходило то же самое, что и Литве, и в Польше, и в Прибалтике, и в Восточной Пруссии»[22]. Эта общность развития была продиктована одинаковыми экономическими условиями, а именно, наличием обширных свободных земель и недостатком рабочей силы. Именно эти общие экономические условия, указывал С. М. Соловьев, привели к господству крепостничества и рабства не только в Восточной Европе, но и в американских колониях[23]. Это объяснение, как отмечалось выше, вполне согласуется с неомальтузианской теорией. «Как и в ранней европейской Америке, – писал Фернан Бродель, – главной проблемой здесь было удержать человека, который был редок, а не землю, которой было сверх всякой меры. И именно это было причиной, которая, в конечном счете, навязала крепостничество»[24].

В целом, в рамках демографически-структурной теории закрепощение крестьян может быть представлено как логическое завершение того процесса, который начался после катастрофы 1568-1571 годов. Как отмечалось выше, катастрофа нарушила естественные демографические пропорции – возник тот недостаток рабочей силы, о котором говорили многие историки. Нехватка рабочей силы в силу экономических законов, описанных Мальтусом и Риккардо, создала дисбаланс в распределении ресурсов между крестьянством и дворянством. Этот дисбаланс мог быть скорректирован либо увеличением ренты посредством закрепощения крестьян, либо уменьшением численности дворянства. В 1590-х годах была предпринята первая попытка закрепощения, которая вызвала голод, крестьянские и казацкие восстания, которые слились с междоусобицами в дворянской среде и породили Смуту. Долгая гражданская война значительно сократила численность дворянства, но уменьшилась также и численность крестьян – в результате дисбаланс не был преодолен, и дворянство по-прежнему требовало установления крепостного права.

Однако демографический фактор не был единственным фактором, обусловившим победу крепостничества. Другим фактором, действующим в том же направлении, был диффузионный фактор: после того, как Польша доказала свое военное превосходство над Россией, тенденция к перениманию польских порядков была весьма естественной. Эта тенденция нашла свое яркое выражение в составлении Уложения 1649 года: в его основу был положен Литовский статут. Общая структура и целые главы Уложения были заимствованы из законов Литвы, характерной чертой которых было крепостное право. Польско-литовское влияние чувствовалось также и в «рокошах», с помощью которых дворянство добивалось своих целей. В этой связи нужно отметить, что законы Литвы содержали не только крепостное право – они содержали и ограничение королевской власти шляхетским сеймом. Можно представить, насколько опасным для монархии было распространение подобных взглядов в тот момент, когда она была вынуждена идти на уступки дворянству. Но все закончилось благополучно для царской власти: опасные главы были исключены и не оставили следа в русских законах[25].

С теоретической точки зрения наиболее важным было то обстоятельство, что в контексте демографически-структурной теории введение крепостного права означало трансформацию структуры – создание новых отношений внутри структуры «государство-элита-народ». Эта трансформация выражалась в том, что народ становился зависимым от элиты, которая получала право устанавливать уровень ренты по своему произволу, независимо от экономических факторов.

3.2.2. Динамика элиты: последствия закрепощения

Трансформация структуры и усиление дворянства должны были сказаться на распределении ресурсов в рамках структуры «государство-народ-элита». Государство уже не могло требовать от дворянства службы в тех размерах, что прежде. Действительно, на смотр 1650 года из 3529 стольников, стряпчих и дворян московских (высшей прослойки дворянства) не явилась почти половина – 1615 человек. Появляется и постепенно распространяется практика уклонения под различными предлогами от личной службы и замены этой службы выставлением с поместья «даточных». Дворяне стали все чаще пренебрегать служебными обязанностями и обращаться с поместьем как со своей собственностью[26].

Наиболее важным последствием победы дворянства стало утверждение крепостного права. Как отразилось это на положении помещичьих крестьян? Последствия отмены «урочных лет» сказались не сразу: ведь реальный механизм сыска беглых еще не существовал и крестьяне продолжали уходить от помещиков. Бояре и церковь продолжали сманивать крестьян на «льготу»; в 50-х годах приказчики патриарха Никона разъезжали по казанским уездам и увели от помещиков тысячи крестьян. Когда в 1657 году поместное ополчение перед походом собралось в Москве, дворяне подали царю новую челобитную: они требовали организации сыска беглых. В 1658 году были впервые посланы сыщики по уездам выявлять бежавших крестьян; затем они посылались ежегодно. В 1661 году было установлено, что землевладелец, принявший крестьянина, должен в качестве штрафа отдать четырех своих крестьян. Сыск беглых в 60-х годах стал грандиозным предприятием, охватившим всю страну; были пойманы и возвращены прежним владельцам десятки тысяч крестьян[27].

В 1660-х годах, как отмечалось выше, экономическая обстановка побудила помещиков к увеличению барщины. Средний размер барщины в 60-х годах составлял 0,69 десятин на душу; эта величина вдвое превосходила средние нормы 30-40-х годов[28]. Увеличение барщины, по-видимому, стало одной из главных причин восстания Степана Разина. Здесь мы можем отметить определенный параллелизм между событиями, последовавшими за введением крепостного права в 1590-х и 1650-х годах: увеличение ренты приводит к крестьянскому восстанию. Однако условия крестьянских выступлений в 1603-1608 и 1670-1671 годах были различны: в 1670-х годах не было той фрагментации элиты, которая расколола дворянство в начале XVII века, и отсутствовал династический кризис. В итоге крестьянско-казацкое восстание не переросло в Смуту и было быстро подавлено. Однако, так же как и Смута, это восстание на время остановило наступление дворянства. После восстания Разина в благоприятных экономических условиях барщинные нормы стали уменьшаться, и в 1670-1690 годах средняя барщина составила 0,36 десятины на душу (0,12 десятины в одном поле)[29]. Таким образом, норма барщины уменьшилась вдвое и практически вернулась к тем небольшим размерам, которые были характерны для периода до закрепощения. Это уменьшение отчасти объясняется «испугом» помещиков, но, как отмечалось выше, оно имеет и экономические причины – а именно, падение цен на хлеб.

Таким образом, закрепощение крестьян, в конечном счете, не привело к увеличению барщины. Денежный оброк также формально оставался примерно на одном уровне – однако реально падение цен на хлеб привело к тому, что тяжесть оброка возросла до 3,5-4 пудов с души (см. табл. 3.3 ). Более существенный выигрыш дворянство получило не от увеличения ренты, а от увеличения числа крестьян в поместьях вследствие прекращения бегства. Этот процесс начался еще до 1649 года. В 1626-1627 годах в Шелонской пятине новгородчины на одно владение приходилось в среднем 3,8 двора и 6,2 крестьянина мужского пола, в 1646 году – уже 6,8 двора и 22,1 крестьянина, в 1678 году – 7,5 двора и 29,1 крестьянина. Более общие данные по всей Новгородской земле приведены в табл. 3.6.

Табл. 3.6. Среднее число крестьян мужского пола (включая бобылей и дворовых) в поместьях и вотчинах Новгородской земли[30].

Как следует из таблицы 3.6, две трети новгородских помещиков были мелкопоместными, у них было менее 10 крестьян мужского пола. Тем не менее, в целом положение дворянства значительно улучшилось, на новгородчине уже не было пустых поместий и диспропорция между численностью дворянства и крестьянства была в значительной степени преодолена. Помимо прекращения бегства крестьян существенное значение имело сравнительно медленное увеличение численности дворянского сословия при очень быстром росте населения (1,02% в год)[31].

 Как отмечалось выше, по данным сметных списков о численности дворянского ополчения, число служилых дворян в 1630 году составляло 27 тыс., к 1651 году оно возросло до 39 тыс. Но к 1663 году численность дворянской конницы уменьшилась до 15 тыс., а в 1680 году она составляла 16 тыс. человек. Эти неожиданные перемены были следствием вмешательства технического фактора, следствием новой «военной революции», которая принесла с собой новую перестройку в структуре дворянского сословия[32].

3.2.3. Создание полков «иноземного строя»

Как отмечалось выше, первая «военная революция» в России относится к середине XVI века – она была связана с созданием вооруженной огнестрельным оружием стрелецкой пехоты. В соответствии с теорией, создание новой армии потребовало перераспределения ресурсов в пользу государства, введения новых налогов, создания эффективной налоговой системы и сильного бюрократического аппарата. Перераспределение ресурсов вызвало сопротивление аристократии и конфликт между аристократией и монархией. Положение осложнялось тем, что «военная революция» XVI века происходила в период, когда экономика России находилась в фазе Сжатия. Это обстоятельство до крайности обостряло борьбу за ресурсы, и, в частности, стимулировало конфликт между аристократией и народом, что также способствовало усилению самодержавия. Таким образом, совместное действие военно-технического и демографического (а также и диффузионного) факторов привело к трансформации структуры, подчинению элиты государством и созданию политического режима, который традиционно называют самодержавием, и который имел много общего с абсолютизмом. С другой стороны, увеличение налогов означало сокращение средств существования народа, что в условиях Сжатия привело к кризису и к демографической катастрофе.

Таким образом, изучая ход и последствия второй военной революции, мы можем сравнить их с результатами первой военной революции. При этом, однако, надо учитывать, что в середине XVII века демографическая ситуация была иной, экономика находилась не в фазе Сжатия, а в фазе роста, в стране было много свободных земель, а уровень жизни был относительно высоким – вопрос о борьбе за ресурсы не стоял так остро, как раньше.

Вторая военная революция была вызвана военно-техническими достижениями XVII века – появлением облегченных мушкетов и полковых пушек. Полковая пушка «regementsstycke» была созданием оружейников шведского короля Густава Адольфа (1611-1632); она отличалась от прежних пушек большей скорострельностью и намного меньшим весом, благодаря чему ее можно было легко перевозить по полю боя. Это открытие вызвало волну шведских завоеваний, которая заставила окружающие государства проводить военные реформы и спешно перенимать оружие шведов. История русских военных реформ середины XVII века более подробно проанализирована в одной из работ автора[33], и мы ограничимся здесь лишь кратким обзором этих событий. Первая попытка новой военной реформы была предпринята в 1630 году, когда в преддверие Смоленской войны были сформированы первые «полки иноземного строя». Но этот опыт оказался неудачным, и вторая, более энергичная попытка реформы была осуществлена во время войн с Польшей и Швецией в 1658-1661 годах. Осенью 1658 года был проведен первый массовый набор «даточных»; затем последовали еще два набора, которые дали в общей сложности 51 тысячу солдат. К началу 60-х годов было сформировано 55 полков «иноземного строя» с русскими солдатами и иностранными офицерами, общая численность полков составляла 60 тыс. человек. Новые солдаты находились полностью на содержании государства; они получали жалование и обеспечивались обмундированием и оружием. Это были неслыханные для России порядки – ведь крестьянина на долгие годы отрывали от земли и от дома. Правда, солдаты получали неплохое жалованье – по 6 копеек в день, это была оплата квалифицированного ремесленника[34].

 Создание новой армии требовало больших денег, и, как и в XVI веке, в повестку дня стал вопрос об увеличении налогов. Правительство резко увеличило подати государственных крестьян и, как мы увидим впоследствии (см. п. 3.2.5), это привело к результатам, подобным катастрофе 1568-1571 годов, к разорению Севера и Вятки – регионов, где проживали государственные крестьяне. Однако после «дворянской революции» 1648 года правительство не рискнуло вступить в новый конфликт с дворянством и не осмелилось увеличить налоги на составлявших основную часть населения поместных крестьян. Поэтому средств на содержание новой армии не хватало, и в поисках решения финансовой проблемы власти были вынуждены пойти по новому и чреватому опасностями пути: по примеру Густава Адольфа была выпущена в обращение медная монета с номинальным курсом. В первые два года войны на содержание войск было истрачено 1300 тысяч рублей, но курс медных денег был еще достаточно устойчив. Затем расходы резко возросли, и правительство увеличило чекан медной монеты; за пять лет ее было выпущено на 20 млн. рублей. Естественно, началась инфляция. «Многие помещики и вотчинники и крестьяне на медные деньги и не продают, – жаловались московские купцы, – и в таком дорогом хлебе... скудные людишки погибают»[35]. 25 июля 1662 года в Москве вспыхнул «медный бунт»; к восставшим присоединились и солдаты стоявших под Москвой полков, недовольные тем, что им платят медью[36].

Бунт был подавлен, однако положение продолжало ухудшаться. Дезертирство приняло массовый характер; в Москве сам царь два раза упрашивал войско не покидать службы. Правительству, в конце концов, пришлось отказаться от чеканки медяков и возвратится к серебряной монете. С февраля 1663 года солдатам стали платить серебром – но меньше, чем раньше: одним по 2, а другим по 3 копейки в день. Тем не менее, доходы не могли обеспечить содержание армии, и в 1664 году правительство начало переговоры о мире с Польшей. Польша была тоже обессилена войной, и, в конечном счете, России удалось удержать за собой Смоленск и левобережную Украину. После окончания войны новая армия была сокращена примерно наполовину, а солдаты на время мира были отправлены по домам[37].

Оставшиеся без солдат офицеры были сосредоточены в двух «выборных» полках, стоявших под Москвой; перед началом войны полки разворачивались и доукомлектовывались. Армия была отмобилизована вновь во время войны с Турцией в 1678 году, когда был произведен новый большой набор, после него в 41 пехотном полку имелась 61 тысяча солдат, а в 26 рейтарских и драгунских полках – 30 тысяч всадников[38]. По мнению исследователей, русская армия начала 1680-х годов, в общем, стояла на уровне того времени – за исключением, может быть, строевой выучки[39].

Таким образом, вторая военная революция привела к трансформации структуры «государство-элита-народ» – к качественным изменениям, выразившимся, прежде всего, в создании новой армии. Однако, в отличие от времен Ивана Грозного, реформы проводились медленно и постепенно – они растянулись более чем на полвека и были завершены только Петром I. Как и в XVI веке, создание армии привело к финансовым реформам и перераспределению ресурсов в пользу государства[40]. В 1676 году была начата новая всеобщая перепись земель, подобная тем переписям, которые проводились при Грозном. Как отмечалось выше, попытка проведения такой переписи после Смуты закончилась неудачей, и вот теперь правительство вновь пыталось восстановить систему точного учета земель. Перепись встречала сопротивление помещиков, которые желали скрыть свои земли от обложения, поэтому она затянулась и продолжалась двадцать лет, пока, в конце концов, Петр I не осуществил переход к подушному налогообложению[41].

Поскольку работы по проведении переписи затягивались, а финансовая проблема требовала немедленного решения, то в 1679 году временно, до окончания переписи, было введено подворное обложение (количество дворов к этому времени было уже подсчитано). Поместные крестьяне с этого времени платили со двора 3 пуда «стрелецкого хлеба» и 10 копеек «ямских и полоняничьих денег», в хлебном исчислении примерно 0,5 пуда на душу, вдвое больше, чем прежде (см. табл. 3.1) В 1680 году обычные доходы казны составляли 950 тысяч рублей и 1,6 млн. пудов хлеба, что в сумме было эквивалентно 23 млн. пудов – даже меньше, чем в конце XVI века. Правительство не решалось увеличивать налоги на основную часть населения, поместных крестьян, и прямые налоги давали лишь около трети денежных доходов, остальное составляли кабацкие и таможенные деньги. Расходы на армию составляли около 700 тысяч рублей[42], однако этого было недостаточно, чтобы содержать «полки иноземного строя» на постоянной основе; после войны солдат распускали по деревням, и на время мира они становились крестьянами. В 1688 году «стрелецкий хлеб» был увеличен до 5 пудов со двора, и налоги стали составлять 0,7 пудов с души. Таким образом, процесс перераспределения ресурсов начался еще в 1670-х годах – но решающий шаг в этом направлении был сделан Петром I.

3.2.4. Трансформация структуры

Так же как во времена Ивана Грозного, трансформация структуры, вызванная второй военной революцией, привела к наступлению самодержавия и отягчению дворянской военной службы.

Как отмечалось выше, Смута нанесла тяжелый удар авторитету власти, и до середины XVII века цари были вынуждены созывать Земские соборы и считаться с мнением «всей земли». Е. И. Филина считает, что в последние годы Михаила Федоровича существовала влиятельная боярская партия, стремившаяся к установлению выборной монархии и видевшая будущим выборным царем датского принца Вольдемара[43]. Новая тенденция к централизации проявилась в 1650-х годах одновременно с формированием «полков иноземного строя». Коронование Алексея Михайловича означало поражение боярской партии, и создание правительства Морозова сопровождалось массовым нарушением местнических традиции, в результате чего у власти оказались «худородные» дворяне и купцы. Боярская оппозиция проявилась в скрытном подстрекательстве к восстанию 1648 года; это восстание показало реальную слабость монархии, и Алексей Михайлович стал искать поддержки у церкви[44]. С ноября 1651 года царь стал ставить на указах рядом со своим именем имя патриарха Иосифа, а после смерти Иосифа новый патриарх Никон стал фактическим соправителем Алексея и получил титул «великий государь». Современники отмечали, что в некоторых случаях патриарх даже отменял царские указы[45].

После восстания царь почувствовал необходимость создания верных гвардейских частей, подобных опричному корпусу Ивана Грозного. В соответствии с теорией «военной революции» опорой монархии должны были стать полки «иноземного строя». Сначала предполагалось создать из голландцев лейб-гвардию и поставить во главе ее полковника Букгофена, но затем (поскольку голландцев было мало) стали формировать двухтысячный гвардейский корпус с русскими солдатами и голландскими офицерами. Однако набранные в этот корпус московские дворяне отказались подчиняться голландским офицерам, и корпус был распущен. Первое время роль избранной гвардии выполняли несколько стрелецких «приказов» (полков), которым назначили повышенное жалованье и командиров которых царь постоянно потчевал за своим столом. В 1657 году в дополнение к стрельцам были созданы два гвардейских («выборных») солдатских полка, которые разместили в слободах под Москвой[46].

 Таким образом, самодержавие получило военную опору. Первые победы в войне с Польшей резко подняли авторитет царя Алексея. После 1653 года Алексей уже не созывал Земских соборов, а в царском титуле снова появилось слово «самодержец»[47]. Возвышение самодержавия вызвало конфликт с патриархом Никоном – отчасти на почве борьбы за власть (в частности, по вопросу о подчинении царю церковного суда), отчасти на почве распределения ресурсов: царь требовал у церкви деньги на ведение войны, и позднее Никон выставлял причиной конфликта то, что царь «обнищал и ограбил святую церковь»[48]. Падение Никона показало, что отныне никто не может противопоставлять себя царю.

И. Андреев отмечает, что после падения Никона Алексей уже не давал своим помощникам прежней власти, а правил самовластно[49]. Известно, что идеалом Алексея Михайловича был Иван Грозный[50]. Дьяк Котошихин писал о царе Алексее, что он «государство свое правит по своей воле… в его воле, что хочет, то учинить может…», в отличие от своего отца, который «хотя самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего»[51]. В 1650-х годах Алексей Михайлович создал приказ Тайных дел, свою личную канцелярию, в которой царь самовластно решал важнейшие дела и рассматривал подаваемые челобитные. Быстро разрастается бюрократический аппарат, количество приказных людей, прежде бывшее почти постоянным, в 1656-1677 годах возросло вдвое, а к 1698 году – еще почти в два раза[52].

«Алексей I являлся очень крупным представителем государственной централизации и самодержавного строя, который он окончательно укрепил», – писал Д. И. Иловайский[53]; такого же мнения придерживались А. Н. Сахаров и другие участники дискуссии 1960-1970-х о становлении абсолютизма в России[54]. В 1670-х годах авторитет самодержавия был непререкаем. «Моски постоянно и открыто заявляют, что Богу и царю все возможно, что только богу и царю они готовы отдать все, что только имеют наилучшего, и даже саму жизнь», – свидетельствует Я. Рейтефельс[55]. Аристократия не оказывала, как прежде, сопротивления самодержавию, потому что она была уже сломлена Смутой и казнями Ивана Грозного.

Наиболее сильный удар по боярской аристократии был нанесен отменой местничества при царе Федоре Алексеевиче в 1682 году – это было осуществление давнего намерения Ивана Грозного. Характерно, что реформа была подана ближним царским советником князем В. В. Голицыным как военная необходимость в связи с переформированием поместного ополчения в регулярную конницу «иноземного строя». Отмена местничества натолкнулась на противодействие знати, которая в качестве компенсации стала добиваться установления пожизненных наместничеств – однако этот боярский проект был отвергнут[56].

Трансформация структуры требовала преобразования дворянской конницы в соответствии с потребностями военной реформы. Как отмечалось выше, «военная революция» XVI века сопровождалась поместной реформой и введением более тяжелых норм службы «детей боярских». Подобные процессы происходили и во время второй «военной революции». В преддверии польской войны при создании полков иноземного строя было указано сыновей и братьев дворян, еще не верстанных в службу, отправлять в солдаты – причем в случае отказа «быть им в земледельцах»[57]. В этом указе можно увидеть предвозвестие требования Петра I, чтобы все дворяне начинали службу солдатами. Во время войны мелкопоместных дворян также стали направлять на службу в полки «иноземного строя» – но не в солдаты, а преимущественно в рейтары; по указу 1678 года служба в дворянском ополчении была разрешена только тем дворянам, которые имели больше 24 крестьянских дворов. Рейтары обучались регулярному строю, получали жалование и оружие из казны, но лошадей покупали сами. Во время войны с Польшей в рейтары «прибирали» и недворян, но после войны недворяне по большей части были уволены, и рейтары превратились в дворянскую конницу «нового строя»; в 1663 году имелось 18 тыс. рейтар (и 15 тыс. в дворянском ополчении), в 1680 году – 30 тысяч рейтар (и 16 тыс. в ополчении)[58]. Естественно, что дворяне были недовольны этими военными реформами, и шведский резидент Форстен сообщал, что в восстании 1662 года наряду с горожанами и солдатами участвовали также «некоторые обедневшие дворяне»[59]. О недовольстве дворянства в связи с военной реформой писал также Ю. Крижанич[60].

 Как отмечалось выше, в середине XVII века значительная часть дворян не имела крепостных. В особенности много было таких дворян в южных областях, где с конца XVI века существовала практика верстания казаков и крестьян в «дети боярские». В 1670-1680-х годах на юге были проведены переписи служилых людей, в ходе которых всех детей боярских, не имевших крестьян, («однодворцев) исключили из числа рейтар и определили в солдаты. Позже, при Петре I было указано считать однодворцев государственными крестьянами – таким образом, они лишились дворянского статуса[61].

Таким образом, переформирование дворянского сословия привело к значительному уменьшению численности дворянства: если в 1651 году численность служилых дворян составляла 39 тыс., то в 1700 году количество дворян-помещиков равнялось 22-23 тыс. В среднем на одного помещика приходилось 19 крестьянских дворов и 70 крепостных мужского пола (если считать по 3,68 крестьянина на двор). Однако средние цифры, скрывают за собой наличие большой группы мелкопоместных дворян и концентрацию огромных владений у земельной аристократии. Дворяне, имевшие от одного до пяти дворов, составляли около половины (47%) всех помещиков и в среднем у них было всего лишь по 2,4 крестьянских двора и по 8,8 крестьянина мужского пола. С другой стороны, 464 богатейших помещика (и вотчинника) владели 42% всех крепостных, на каждого из них приходилось в среднем 355 дворов, то есть примерно по 1300 душ мужского пола[62].

В целом, реформа привела к усилению самодержавия и подчинению дворянства центральной власти. Последствия «дворянской революции», выразившиеся в падении военной дисциплины среди дворянства, были постепенно нейтрализованы. Будучи включена в новые рейтарские полки, дворянская конница была вынуждена подчиняться более строгим и обременительным условиям военной службы.

3.2.5. Катастрофа на Севере

Трансформация структуры, вызванная второй военной революцией, подразумевала, в том числе, и перераспределение ресурсов в пользу государства. Новое отягчение налогов обернулось в некоторых регионах тяжелыми демографическими последствиями – катастрофой, во многом подобной катастрофе 1568-1571 годов.

Как отмечалось выше, необходимость содержания «полков иноземного строя» заставляла государство прибегать к мерам по перераспределению ресурсов. Одной из таких мер была чеканка медных денег, другой – увеличение налогов на черносошных крестьян. Основной массив черносошного крестьянства располагался на Севере – в Поморье и на Вятке. Опираясь на обстоятельную монографию М. А. Мацука[63], мы можем восстановить картину катастрофы, произошедшей на Вятке. До 1660-х годов Вятка была вполне благополучной областью; здесь были тучные земли, и крестьяне не испытывали земельной тесноты. Население Вятки за 1620-1663 увеличилось более чем вдвое, но крестьяне вполне обеспечивали себя хлебом и в больших количествах вывозили зерно на Север[64]. В 1663-1668 годах вятские крестьяне платили около 10 пудов хлеба со двора[65] или примерно 2 пуда с души, и, за исключением последнего года, платили без недоимок. Однако дальнейшие события показали, что происходит, если размеры налогов превосходят допустимый предел. В 1668/69 году правительство предписало вятчанам платить вместо хлеба деньгами, и в результате этой коммутации на двор пришлось 2 рубля налога, а на душу – примерно 40 копеек; по вятским ценам это эквивалентно 4 пудам хлеба[66]. Многие крестьяне не могли заплатить такой налог и начались «большие непомерные правежи». Крестьянский ответ на «правежи» был всегда одинаков – вятчане толпами побежали на Урал и в Сибирь. Перепись 1672 года показала, что население уменьшилось на одну пятую; тем не менее, власти упорствовали и после кратковременного снижения налогов вновь стали требовать их в полном объеме. Так как крестьяне для уплаты налогов выбросили на рынок большое количество зерна, то цены стали снижаться; в 1674/75 году они упали вдвое. Платежи со двора в этот год составляли 2 рубля 70 копеек, это было эквивалентно 54 пудам хлеба, более 10 пудов с души! С помощью «больших непомерных правежей» власти смогли собрать лишь половину этого налога. Недоимки копились из года в год, правежи становились все более жестокими, у крестьян отбирали последнее – в конечном счете, в на рубеже 70-80-х годов разразился страшный трехлетний голод. Население разбегалось, «последние вятчаня, покиня свои дворы и деревни, бредут врозь», – говорилось в крестьянской челобитной[67].

В 60-70-х годах непомерные налоги разорили не только Вятку, та же картина наблюдалась во всех «черных» уездах Севера. Однако, в отличие от Вятки, на Двине ощущалось действие еще одного негативного фактора – перенаселения. Как отмечалась выше, бедствия Смутного времени вытеснили часть населения из центральных районов на Север и в 20-е годы здесь наблюдался относительно высокий уровень распашки (принимая во внимание неблагоприятные условия этого региона). Имеющиеся данные по отдельным «черным» уездам показывают, что в период с 20-х до 60-х годов запашка не возросла – в то время как население увеличилось, по крайней мере, в полтора раза. Соответственно, отмечается уменьшение пашни на душу населения[68]. Многие хозяйства имели мизерные наделы, недостаточные для прокормления крестьянской семьи, поэтому – в отличие от центральных областей – на Севере довольно часто упоминаются голодные годы. В 1643-44 годах голод опустошил Кевроло-Мезенский уезд; в результате голодной смертности и бегства население уезда сократилось наполовину. Страдающие от голода бедняки закладывали свою землю зажиточным крестьянам или монастырям; чаще всего они не могли ее выкупить и становились арендаторами-половниками на бывшей своей земле. Троицко-Гледенский монастырь близ Устюга имел в 1620-х годах 30 дворов половников, а около 1680 года – 113 дворов. Уровень жизни половников был крайне низким, опираясь на данные Г. Н. Лохтевой[69], можно подсчитать, что на душу семьи половника в упомянутом монастыре приходилось лишь 11 пудов хлеба в год. Растет социальное расслоение деревни; в источниках упоминаются крестьяне, имевшие по 50, 60 десятин земли и обрабатывавшие эту землю с помощью десятка половников. Половничество получило массовое распространение: судя по описи земель Устюжского уезда, приобретенных по разного рода купчим, практически во всех хозяйствах были половники. Обезземеливание бедноты приняло такие размеры, что массы крестьян стали требовать введения уравнительных переделов[70].

А. И. Копанев полагает, что именно социальное расслоение было главной причиной запустения многих поморских деревень[71] – однако непосредственный толчок к развитию кризиса был дан увеличением налогов во время войны с Польшей. Рост налогов привел к тому, что многие крестьяне не могли заплатить налоги, и, спасаясь от «правежей» бежали в Сибирь; эти недоимки раскладывались на оставшихся. Северяне жаловались в Москву, что «тех денег сполна не выплачивают за пустотою, потому что у них многие тягла запустели и взять тех денег не на ком, и достальные посадские и уездные люди от непомерного правежа бегут в Сибирские разные города»[72]. «Тяжелыми податями они доведены до такой бедности, что ничего не имеют, кроме изорванной одежды с подойником... – писал Яков Рейтенфельс, – а иногда бывают вынуждены за неимением каких-либо средств таскаться толпами по городам и просить милостыню»[73]. В конце концов, бегство тяглого населения вызвало цепную реакцию неплатежей; к 1671 году поступления по Устюжской «четверти» упали в более чем в три раза. На Вологодчине разразился страшный голод – цена четверти ржи достигала 2 рублей 70 копеек. Крестьяне толпами уходили из северных областей; в 1646 году в Устюжском уезде насчитывалось 9,5 тысяч дворов, а в 1670 – 7 тысяч, но эти цифры не отражают реальной убыли: ведь до начала 60-х годов население возрастало и достигло, возможно, 11-12 тысяч дворов. Население продолжало уменьшаться и дальше; в 1679-1686 годах произошла катастрофа в Тотемском уезде: число жителей здесь сократилось на 40%; пятую часть оставшихся составляли нищие[74]. Эти данные показывают, что в Приморье кризис был более разрушительным, чем на Вятке.

Вслед за кризисом 1568-1571 годов разорение северных уездов было вторым кризисом, порожденным «военной революцией» и перераспределением ресурсов в структуре «государство-элита-народ» в пользу государства. Механизм кризиса до некоторой степени напоминал историю разорения России при Иване Грозном: война вызывает рост налогов, но эти налоги еще терпимы, когда они взимаются натурой. Коммутация налогов приводит к выбросу хлеба на рынок и падению хлебных цен, которое еще более увеличивает налоги. Кризис достигает особой остроты в перенаселенных областях, где положение было тяжелым и раньше – теперь же оно становится невыносимым. С помощью «больших непомерных правежей» у крестьян отнимают последний хлеб, начинается голод, который вместе с правежами приводит к гибели одних крестьян и к бегству других. Разница состояла в том, что на этот раз кризис имел локальный характер: он распространился только на северные «черные» земли; правительство не осмелилось повысить налоги на основной территории страны, и глобальной демографической катастрофы не произошло.

3.2.6. Динамика государства: кризис самодержавия

В 1682 году смерть царя Федора, тяжелая болезнь его брата Ивана и малолетство другого наследника, Петра, вызвали кризис самодержавия. На арену снова вышли боярские группировки, начавшие борьбу за власть под видом поддержки царя Петра или царя Ивана. В эту борьбу вмешались стрельцы, недовольные злоупотреблениями своих начальных людей, ухудшением своего материального положения и, кроме того, опасавшиеся роспуска стрелецкого войска и замены его солдатскими полками. Как убедительно показывает Л. Хьюз, стрельцы (и примкнувшие к ним солдаты) выступили под лозунгом защиты «доброго царя» Ивана от якобы покушавшихся на его жизнь бояр – то есть это было антибоярское выступление в защиту самодержавия и собственных сословных интересов. Мятеж сопровождался многочисленными убийствами представителей аристократии; всего было убито 16 человек, среди них несколько князей[75]. Единственным представителем царской семьи, способным поддержать авторитет власти в обстановке начавшейся анархии, оказалась царевна Софья. Софья укрылась вместе с царями в Троице-Сергиевой лавре, призвала на помощь поместное ополчение и привела стрельцов к покорности. Таким образом, в критический момент монархия нашла опору в дворянстве; другой опорой Софьи стала боярская аристократия. В силу своего положения Софья не могла проявлять самовластие, и она искала поддержки знати, в огромном количестве раздавая думские чины. Современники свидетельствуют, что Софья правила вместе с боярами[76].

Дворянство воспользовалось слабостью центральной власти и уже во время сбора в Троице предъявило ей новые требования по пресечению бегства крепостных. В 1683 году правительство увеличило штраф за укрывательство беглых вдвое и указало южным воеводам (на которых жаловались дворяне) немедленно вернуть крепостных, пришедших на Черту после 1675 года, и впредь никого не принимать. После этого сыск беглых на Юге усилился и стал постоянным. Другой уступкой дворянству был указ 1684 года, установивший, что поместья (даже большие) после смерти их владельца остаются в роду и делятся между наследниками сверх их поместных окладов – несмотря на то, что наследники не выслужили этой прибавки. Указ 1688 года разрешал продажу вотчинных крестьян без земли; указы 1688 и 1690 годов санкционировали право владельцев обменивать как вотчины, так и поместья. К концу XVII века различие между поместьем и вотчиной почти стерлось; поместья передавались по наследству по мужской линии, отдавались вдовам и незамужним девушкам «для прокорму» и иногда даже продавались[77].

К 1686 году положение Софьи несколько укрепилось, но в 1689 году она была отстранена от власти, и боярское управление при эпизодическом вмешательстве Петра продолжалось до 1698 года, когда царь вернулся из путешествия за границу и энергично приступил к реформам[78].

В конечном счете, боярское правление тяжело отразилось на дисциплине дворянства и состоянии «полков иноземного строя». В 1695 году, при первом походе на Азов, в боевой готовности оказалось лишь 14 тысяч солдат «иноземного строя»; остальное 120-тысячное войско состояло из ратников «русского строя», то есть из стрельцов и поместного ополчения. Впоследствии, в 1717 году, князь Я. Ф. Долгорукий говорил Петру, что его отец устроением регулярных войск путь ему показал, «да по нем несмысленные все его учреждения разорили», так что Петру пришлось почитай все вновь делать и в лучшее состояние приводить[79].

Ослабление самодержавия было обусловлено, в основном, случайными факторами, но оно привело к тому, что результаты «военной революции» были отчасти утрачены. Дворянство вновь заявило свои претензии на увеличение ренты и смягчение условий службы; дворянские права на распоряжение поместьями приблизились к правам вотчинников.