К оглавлению

ГЛАВА I. НЕОМАЛЬТУЗИАНСТВО И ДЕМОГРАФИЧЕСКИ-СТРУКТУРНАЯ ТЕОРИЯ

1.1. Классическое неомальтузианство

1.1.1. Развитие мальтузианско-рикардианской теории в XX веке

Как отмечают известные специалисты-историографы Е. Б. Заболотный и В. Д. Камынин, «историческая наука в России на рубеже XX-XXI веков переживает методологический и научный плюрализм, который… является необходимым условием для переосмысления истории России»[1]. Апробируются новые методологические подходы и дается новое осмысление концепциям, получившим распространение в западной историографии XX века; систематически издаются сборники, посвященные теоретическим проблемам исторических исследований[2]. Среди концепций, апробирующихся отечественными историками в последние десятилетия, можно назвать цивилизационный подход, теорию модернизации, теорию мир-систем И. Валлерстайна[3].

Среди этих концепций видное место занимает также концептуальный подход, традиционно называемый «неомальтузианством». Влияние демографического фактора на течение исторического процесса отмечалось многими философами, начиная с античных времен. В трудах Платона, Аристотеля, Хань Фэй-цзы рост численности населения связывался с опасностью перенаселения, которое приводило к нехватке пахотных земель, к недостатку продовольствия, бедности, к голоду и к восстаниям бедняков[4].

Начало исследования проблемы перенаселения в новое время связано с именем основателя демографической науки Томаса Роберта Мальтуса. Главный постулат Мальтуса заключался в том, что «количество населения неизбежно ограничено средствами существования (means of subsistence)»[5]. Однако «великий закон природы состоит в проявляющемся во всех живых существах стремлении размножаться быстрее, чем это допускается находящимся в их распоряжении количеством пищи». Это приводит к нехватке продуктов питания, что отражается в развитых обществах в росте цен и ренты, в падении реальной заработной платы и в уменьшении потребления низших классов. Уменьшение потребления, в свою очередь, влечет приостановку роста населения или его сокращение до уровня, определяемого средствами существования (или ниже его). Пищи теперь становится достаточно, заработная плата возрастает, потребление увеличивается – но затем процесс повторяется: «возобновляются прежние колебания, то в сторону возрастания, то в сторону уменьшения населения»[6].

Рис. 1.1. Демографические циклы по теории Мальтуса-Рикардо: рост населения вызывает рост цен и рент и падение реальной заработной платы и потребления. Когда потребление становится ниже прожиточного минимума, начинается кризис и численность населения снижается, цены падают, потребление возрастает. Затем цикл повторятся.

Идеи Мальтуса были восприняты крупнейшими экономистами «классической школы» (А. Смит, Ж. Б. Сэй, Дж. Милль и др.). Давид Рикардо включил эти положения в разработанную им теорию заработной платы, вследствие чего вся теория получила название мальтузианско-рикардианской[7]. Важно отметить, что и Мальтус, и Рикардо изначально говорили о повторяющихся колебаниях численности населения, то есть о демографических циклах. При этом колебания численности населения должны были сопровождаться колебаниями цен, земельной ренты, прибыли и реальной заработной платы, что приводило к представлениям о колебательном характере экономического процесса в целом (рис. 1.1).

Мальтус полагал, что падение темпов роста населения с уменьшением потребления является законом природы, и впоследствии эта связь была подтверждена биологическими экспериментами. В 1920-х годах американский биолог и демограф Раймонд Пирл показал, что изменение численности популяций некоторых видов животных описывается так называемым логистическим уравнением. Решением этого дифференциального уравнения является логистическая кривая (рис. 1.2). Поведение логистической кривой показывает, что поначалу, в условиях высокого потребления, численность популяции быстро возрастает. При избытке ресурсов рост популяции может какое-то время не сопровождаться падением потребления, но затем появляется нехватка пищи и потребление начинает падать. Падение потребления приводит к замедлению роста населения, и, в конечном счете, численность населения стабилизируется вблизи асимптоты, соответствующей максимально возможной численности при минимальном потреблении – так называемой емкости экологической ниши К. Это состояние «голодного гомеостазиса», в действительности, оказывается неустойчивым, колебания природных факторов могут привести к резкому уменьшению численности популяции, после чего начинается период восстановления в новом цикле[8]. Таким образом, «логистические циклы» в популяциях животных имели, в принципе, ту же природу, что и мальтузианские демографические циклы. Впоследствии теория популяционных циклов стала одним из важных разделов новой науки, экологии[9]; она привлекалась последователями Мальтуса как один из аргументов, подтверждающих его теорию[10].

Рис. 1.2. Логистическая кривая и кривая душевого потребления.

Мальтус пытался выявить постулированные им циклы в реальной истории и, привлекая данные о реальной заработной плате в Англии в XVI и XVIII веках, утверждал, что падение потребления в эти периоды, должно быть, объясняется ростом населения[11]. Однако состояние демографической статистики в XIX веке не позволяло подтвердить теорию с помощью реальных данных о численности населения в странах Европы. Традиция проведения переписей населения с давних времен существовала лишь в Китае. В 1933 году работавший в Харбине русский экономист Е. Е. Яшнов опубликовал небольшое исследование «Особенности истории и хозяйства Китая»[12]. Объясняя фиксируемые в исторических источниках колебания населения Китая, Е. Е. Яшнов дал первое описание механизма демографического цикла в истории человеческого общества. Голод, эпидемии и войны в конце предыдущего цикла резко сокращают численность населения, писал Е. Е. Яшнов, поэтому в начале нового цикла крестьяне пользуются относительным земельным простором и сравнительным достатком. В благоприятных условиях численность населения начинает быстро расти, и через некоторое время все заброшенные ранее поля оказываются распаханными, снова обнаруживается недостаток пахотных земель. Размеры наделов уменьшаются, арендная плата растет, крестьянское хозяйство теряет устойчивость, в годы голода крестьяне продают землю ростовщикам и помещикам. В деревне растет помещичье землевладение; разоренные крестьяне пытаются прокормиться ремеслом, уходят в города. Города растут, но вместе с тем растет число голодных и нищих. В конце концов, голод приводит к крестьянским восстаниям, к попыткам передела земель, внутренним войнам. Разрушение ирригационных систем в ходе войн еще более усиливает голод, начинаются эпидемии, и бедствия сливаются в катастрофу, которая губит большую часть населения[13].

Описание демографического цикла, данное Е. Е. Яшновым, в настоящее время можно считать классическим, однако с фактологической стороны идея цикличности не получила в работе Е. Е. Яшнова достаточного обоснования. Кроме того, опубликованная в Харбине книга Е. Е. Яшнова осталась вне поля зрения европейских историков и была незаслуженно забыта. Исследование демографических циклов проводилось в Европе независимо и основывалось на изучении материалов о хозяйственной жизни европейских стран.

Как отмечалось выше, для европейских стран имелось мало данных о численности населения, однако существовали данные о другом параметре колебательного экономического процесса – о ценах. Пионером статистического изучения ценовых колебаний стал французский исследователь Франсуа Симиан. В работе Симиана, опубликованной в 1932 году, было введено понятие «вековой тенденции», цикла, состоящего из фазы роста цен (фазы А или повышательной тенденции) и фазы убывания цен (фазы В или понижательной тенденции)[14]. Симиан обнаружил в XVI веке повышательную тенденцию, а в XVII веке – понижательную тенденцию, но он не связывал эти ценовые тенденции с демографической динамикой. Продолжая разработку идей Симиана, Эрнест Лабрусс в 1933 году опубликовал более детальное исследование динамики цен и заработной платы во Франции – но также вне связи с демографией[15]. В 1934 году немецкий историк и экономист Вильгельм Абель установил, что в Европе имелся период «повышательной тенденции» в XIII-начале XIV века, сменившийся затем понижательной тенденцией в XV веке и снова повышательной тенденцией в XVI- начале XVII века. При этом повышение цен сопровождалось падением заработной платы и – как можно было судить по данным об отдельных областях – относительным ростом населения; периоды падения цен и роста заработной платы, наоборот, соответствовали периодам уменьшения численности населения[16]. В. Абель пришел к выводу, что эти процессы соответствуют положениям теории Рикардо, в том смысле, что именно рост населения вызывает рост цен и падение заработной платы, а уменьшение населения вызывает обратные следствия. Однако немецкий историк считал, что падение численности населения в середине XIV века было вызвано не перенаселением, а случайным и внешним фактором – эпидемией Черной Смерти 1348 года[17].

Рис. 1.3. Повышательная тенденция в 1450-1630 гг. в Германии: рост населения вызывает рост цен (prix) и падение заработной платы(salaies). График заимствован из французского издания книги В. Абеля[18] .

Работы В. Абеля нашли широкий отклик в среде историков разных стран. Лондонский журнал «Ревю экономической истории» ввел рубрику «Ревизия экономической истории», в которой публиковались статьи, посвященные анализу экономических процессов XIII-XV веков и связи этих процессов с динамикой численности населения. Надо сказать, что до этого времени вопрос о масштабах потерь, принесенных Черной Смертью, был далеко не ясным. В отсутствие статистических данных многие специалисты были склонны приуменьшать эти потери; преобладала точка зрения о том, что, несмотря на отдельные проблемы, экономика XIV столетия в целом развивалась поступательно. Работы М. Постана, К. Киполлы, К.Хеллинера, Д. Салмарша, Е. Перри, Ф. Лютге, Э. Кельтера и других историков на материале различных европейских стран показали истинные масштабы катастрофы. Прояснилась связь экономики с ростом населения: было показано, что рост населения служил движущей силой роста экономики, что увеличение численности крестьян заставляло их производить распашки и осваивать новые земли; безземельные крестьяне уходили в города, что приводило к росту городов и ремесел. Сокращение численности населения, в свою очередь, вело к запустению деревень и сокращению пахотных земель[19]. Возникло понятие «кризис XIV века», количество работ, посвященных данной тематике, быстро росло.

Следующий шаг в апробации мальтузианско-рикардианской теории был сделан английским историком Майклом Постаном. М. Постан показал, что катастрофа середины XIV века не была случайностью, что уже в начале этого столетия сельское хозяйство не могло прокормить растущее население, и голод 1310-х годов был первым симптомом наступившего перенаселения. М. Постану и Д. Титову удалось доказать, что после 1300 года наметились рост смертности и уменьшение естественного прироста, которые объяснялись падением уровня жизни, что именно падение уровня жизни и постоянные голодовки подготовили почву для губительной эпидемии Черной смерти[20]. Позднее было показано, что сокращение численности населения в начале XIV века (до эпидемии) имело место и в других странах. Таким образом, демографический цикл XI-XIV веков получил вполне мальтузианскую трактовку, зафиксированную в недавно вышедшем в свет шестом томе «Новой кембриджской истории средних веков»[21].

Еще одна проблема, стоявшая перед историками, заключалась в том, как судить о численности населения в отсутствие надежных статистических данных. В работе 1950 года Майкл Постан приводит свидетельства о резком увеличении реальной заработной платы, о падении цен и ренты после 1348 года и затем делает вывод о больших масштабах демографической катастрофы[22]. Здесь мы впервые видим пример обращения теории Мальтуса-Рикардо, когда, исходя из поведения экономических показателей, делается вывод о динамике численности населения. Впоследствии этот вывод был подтвержден данными демографии[23].

В 50-х годах XX века исследованием вековых тенденций занималось большое число историков в различных странах. На X международном конгрессе исторических наук в 1955 году группа исследователей – М. Молла, М. Постан, П. Иогансен, А. Сапори и Ш. Верлинден – представила новое видение истории позднего средневековья с точки зрения теории вековых тенденций[24]. Одним из крупных достижений этого периода была работа Ф.Брауна и Ш. Хопкинс, построивших временные ряды цен и реальной заработной платы в Англии[25].

График, построенный Ф. Брауном и Ш. Хопкинс, был сопоставлен В.Абелем и Б. Слихером ван Батом с динамикой численности населения, и в результате получилась картина, близко напоминающая теоретические построения Мальтуса и Риккардо[26]. На рис. 1.4 приведен вариант графика Абеля, построенный с использованием последних данных о численности населения Англии[27]. П. Турчин добавил к этому графику кривую уровня мальтусовских «средств существования», или, на современном языке, емкости экологической ниши (К), которая равна тому количеству населения, которое может проживать на данной территории при распашке всех пригодных для обработки земель, средней для данного периода урожайности и потреблении по минимально возможной норме[28].

Рис. 1.4. Численность населения и уровень потребления в Англии XII-XVIII вв. За уровень потребления взят усредненный по 30-летиям тренд реальной заработной платы лондонского каменщика (средний уровень XV века взят за 100%).

В традиционном обществе урожайность и емкость экологической ниши остаются постоянными на протяжении многих столетий, и это жесткое ограничение придает демографическим кризисам характер катастроф. Как показывает график, первый глобальный демографический кризис (обозначенный на графике буквой А) разразился в середине XIV века, он был ознаменован голодом, страшной пандемией чумы и крестьянским восстанием 1381 года. Кризис привел к гибели более чем половины населения Англии; в результате сокращения населения уровень потребления увеличился почти вдвое. После того как утихли эпидемии и стабилизировалась политическая обстановка (примерно с 1480 года), население стало расти, и участок С на графике подобен классической картине демографического цикла: население растет, а потребление падает. К 1600-1630 годам потребление упало примерно на 40%, до критического уровня, на котором начался предыдущий кризис. Однако в это время начались аграрные преобразования, сопровождавшиеся повышением урожайности и расширением экологической ниши (участок D). Потребление стало увеличиваться – но экосистема все же не успела выйти из зоны неустойчивости, и Англии не удалось избежать кризиса, который ознаменовался гражданской войной середины XVII века и последующими эпидемиями (этот кризис обозначен на графике буквой В). Однако благодаря расширению экологической ниши катастрофы на этот раз не произошло, имело место лишь небольшое уменьшение численности населения, а затем – длительная демографической стагнация. За счет продолжающегося увеличения урожайности уровень потребления в этот период значительно возрос и почти достиг уровня, установившегося после первой катастрофы. Увеличение потребления способствовало возобновлению быстрого роста населения после 1730 года. В этот период рост урожайности уже не мог компенсировать рост населения, и уровень потребления снова стал падать[29].

В 50-х и 60-х годах мальтузианская теория циклов нашла подробное отражение в обобщающих трудах Б. Слихера ван Бата, Р. Мунье, К. Чиппола, Д. Гласса и Д. Эверслея и других авторов[30]. Большую роль в разработке этой теории играла французская школа «Анналов», в частности, работы Ж. Мевре, П. Губера, Ж. Дюби, Э. Лабрусса, Ф. Броделя, Э. Ле Руа Ладюри, П. Шоню[31].  В 1958 году, подводя итог достижениям предшествующего периода, редактор «Анналов» Фернан Бродель заявил о рождении «новой исторической науки». «Новая экономическая и социальная история на первый план в своих исследованиях выдвигает проблему циклического изменения, – писал Ф. Бродель, – она заворожена фантомом, но вместе с тем и реальностью циклического подъема и падения цен»[32]. В 1967 году вышел в свет первый том фундаментального труда Ф. Броделя «Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XVIII веках»[33].

«Демографические приливы и отливы есть символ жизни минувших времен, – писал Фернан Бродель, – это следующие друг за другом спады и подъемы, причем первые сводят почти на нет – но не до конца! – вторые. В сравнении с этими фундаментальными реальностями все (или почти все) может показаться второстепенным...[1] Растущее население обнаруживает, что его отношения с пространством, которое оно занимает, с теми богатствами, которыми оно располагает, изменились... Возрастающая демографическая перегрузка нередко заканчивается – а в прошлом неизменно заканчивалась тем, что возможности общества прокормить людей оказывались недостаточными. Эта истина, бывшая банальной вплоть до XVIII века, и сегодня еще действительна для некоторых отсталых стран... Демографические подъемы влекут за собой снижение уровня жизни, они увеличивают... число недоедающих нищих и бродяг. Эпидемии и голод – последний предшествует первым и сопутствует им – восстанавливают равновесие между количеством ртов и недостающим питанием….

Если необходимы какие-либо конкретные данные, касающиеся Запада, то я бы отметил длительный рост населения с 1100 по 1350 год, еще один с 1450 по 1650, и еще один, за которым уже не суждено было последовать спаду – с 1750 года. Таким образом, мы имеем три больших периода демографического роста, сравнимые друг с другом... Притом эти длительные флуктуации обнаруживаются и за пределами Европы, и примерно в то же время Китай и Индия переживали регресс в том же ритме, что и Запад, как если бы вся человеческая история подчинялась велению некоей первичной космической судьбы, по сравнению с которой вся остальная история была истиной второстепенной»[34].

 Из других наиболее известных изданий 60-х годов следует отметить книгу Эммануэля Ле Руа Ладюри «Крестьяне Лангедока», которая является наиболее полным исследованием социально-экономических процессов во французской деревне на основе концепции демографических циклов[35]. В 1967 году вышел в свет четвертый том «Кембриджской экономической истории Европы», в котором теория вековых тенденций представлена в разделах, написанных Ф. Броделем, Ф. Спунером и К. Хеллинером[36].

В 70-х годах концепция демографических циклов получает освещение в энциклопедических многотомных изданиях, таких как «Экономическая и социальная история Франции», «История Италии»[37]. В это время выходят в свет обобщающие работы М. Постана «Средневековая экономика и общество», «Очерк средневекового сельского хозяйства и общие проблемы средневековой экономики»[38]. В 1976 году известный историк и экономист Рондо Камерон в своем обзоре достижений экономической истории писал о циклах европейской истории как о теории, получившей общее признание[39].

В 70-80-е годы учение о демографических циклах получило общее название «неомальтузианства», однако необходимо отметить, что приверженцы этой теории в разных странах так и не выработали общей терминологии: они называли циклы «демографическими», «логистическими», «общими», «аграрными», «вековыми», «экологическими», подразумевая под ними одни и те же циклы, описанные Мальтусом и Рикардо.

Большое теоретическое значение имело появление в 1981 году исследования А. Ригли и Р. Шофилда «История населения Англии»[40]. Авторы восстановили динамику численности населения Англии с 1541 года и использовали полученные данные как экспериментальный тест для проверки теоретических положений мальтузианской теории. В результате этого исследования математическими методами было подтверждено наличие постулированной Мальтусом и Рикардо тесной связи между темпами роста населения, ценами и реальной заработной платой вплоть до времен индустриализации. Однако после того как английская индустриализация сделала заметные успехи и был налажен массовый ввоз продовольствия из других стран в обмен на промышленные товары, эта корреляция исчезла, то есть сфера приложения мальтузианской теории должна быть ограничена традиционным допромышленным обществом[41]. Это важное обстоятельство отмечалось историками и раньше, и, в частности, Ле Руа Ладюри называл Мальтуса «пророком прошлого» – в том смысле, что его теория перестала действовать вскоре после опубликования его книги[42].

 Тем не менее, авторы «Истории населения Англии» подчеркивали исключительную ценность мальтузианско-рикардианской теории для понимания динамики социально-экономического развития в доиндустриальную эпоху. «При отсутствии какой-либо теории, объединяющей социальные структуры и их динамику, историческое объяснение обречено быть неформальным и эклектичным… – писал Р. Шофилд. – Теория Мальтуса особенно хорошо подходит для объяснения исторической динамики, потому что она не только объединяет концептуальные элементы в структуру, но и явно рассматривает природу динамики этих структур. Теория не просто говорит, что демографические и экономические элементы, такие как прирост населения, цены продуктов питания… связаны, она изучает, как изменения в каждом из этих элементов воздействуют на изменения в других элементах»[43]. Это важное преимущество теории Мальтуса делало возможным аналитическое описание постулированных закономерностей и построение экономико-математических моделей, описывающих реалии прошлого[44]. В 1978 году известный экономист Рональд Ли провел экономико-математический анализ данных Ф. Брауна и Ш. Хопкинс и пришел к выводу о том, что они соответствуют постулатам Мальтуса[45]. Постулаты мальтузианско-рикардианской теории были использованы в ряде появившихся в это время глобальных экономико-демографических моделей, в том числе в моделях Д. Форрестера, Д. Медоуза, М. Месаровича и Э. Пестеля[46].

Обостренное внимание уделялось связи мальтузианской теории с проблемой аграрного перенаселения в развивающихся странах. В капитальном исследовании Д. Григга были проанализированы процессы перенаселения в западноевропейских странах в XIV и в XVII веках, исследовано их влияние на различные аспекты социально-экономического развития и проведено сопоставление с социально-экономическими процессами в странах третьего мира[47]. Как видно из графика на рис. 1.5 динамика населения и потребления в обширном регионе Центральной Африки во второй половине XX века имела мальтузианский характер: рост населения сопровождался падением потребления.

Рис. 1.5. Население и потребление в Центральной Африке[48].

Среди изданий 80-х годов мы можем отметить также книгу Ф. Броделя «Что такое Франция? Люди и вещи» и популярный учебник Р. Камерона «Краткая экономическая история мира» – обе эти книги переведены на русский язык[49]. Помимо трех описанных выше демографических циклов, Ф. Бродель и Р. Камерон рассматривают демографические циклы античности и раннего средневековья; таким образом, делается попытка представить всю историю Европы в виде чередующихся демографических циклов и объяснить социальные явления, исходя из демографических закономерностей.

Как отмечалось выше, Ф. Бродель постулировал наличие демографических циклов также и в истории Востока. Р. Камерон подвергает критике этот тезис Ф. Броделя, указывая на отсутствие исследований по этой тематике[50]. До сравнительно недавнего времени исключение в этом отношении представляли лишь работы израильского ученого Елеаху Аштора, исследовавшего циклы цен и заработной платы на Ближнем Востоке и полагавшего, что согласно «тезису М. Постана» причиной этих циклов являются колебания в численности населения[51]. Имеется также несколько работ, посвященных демографическим циклам в Китае[52]. Приводящиеся в этих работах данные позволяют установить, в частности, что зависимость между численностью населения и потреблением в XVIII-XIX веках имела мальтузианский характер: рост населения в этот период сопровождался падением потребления.

Рис. 1.6. Население и потребление в Китае XVIII-XIX веков[53].

В 1996 году вышла в свет книга Дэвида Фишера «Великие волны», которая исследует ценовые волны не только в Европе, но и в Азии – но вне связи с демографическим фактором[54]. Заметим также, что элементы мальтузианского подхода используются в теории мир-систем Иммануила Валлерстайна[55]. Относительно недавно А. Франк и Б. Гиллс предприняли попытку продлить теорию мир-систем вглубь веков и выделили четыре больших цикла роста-упадка: доклассический (1700-100/50 гг. до н.э.), классический (100/50 гг. до н.э. – 200-500 г. н.э.), средневековый (200-500-1450/1500), и современный (с XVI в.)[56]. Это выделение предполагает постулированную Ф. Броделем синхронность циклов на огромных территориях Евразии. Однако Дж. Ричардс убедительно показал, что синхронность в действительности отсутствует, например, в кризисном для Европы XVII веке Индия переживала подъем, а кризис наступил позже[57].

В последнее время проблема влияния демографического фактора на исторический процесс разрабатывается группой российских историков, возглавляемой Э. С. Кульпиным. Э. С. Кульпин и его последователи создали новое научное направление, называемое социоестественной историей – эта научная дисциплина призвана изучать исторические события в неразрывной связи с экологией и демографией. Отдельные работы, выполненные в рамках социоестественной истории, посвящены некоторым аспектам истории Китая, Египта и Японии[58]. Группой Э. С. Кульпина была предпринята первая попытка создания социоестественной истории России[59].

 Однако объект изучения у социоестественной истории иной, нежели у мальтузианско-рикардианской теории; исследователи из группы Э. С. Кульпина не признают связи с этой теорией и не ссылаются на упомянутые выше работы западных специалистов. Социоестественная история изучает, главным образом, динамику населения в условиях экологических кризисов, то есть в условиях сокращающейся экологической ниши, в то время как классическая теория не рассматривает этот случай, полагая емкость экологической ниши примерно постоянной или увеличивающейся. В этой связи характерно, что Э. С. Кульпин, несмотря на фиксируемые переписями резкие колебания численности населения Китая, называет период I-XVII веков (поскольку в это время не было экологических кризисов) «временем относительной социально-экономической стабильности»[60].

В последнее годы изучение демографических циклов проводится с широким использованием экономико-математических моделей. Это новое направление исследования представлено, в том числе, в работах Дж. Комлоса, П. Турчина, А. В. Коротаева, Д. А. Халтуриной, С. Ю. и А. С. Малковых, С. В. Циреля, а также в работах автора[61].

В заключение этого краткого обзора коснемся основных направлений критики неомальтузианства. Основное положение Мальтуса и Риккардо о том, что «количество населения ограничено средствами существования» и при ограниченности ресурсов рост численности населения вызывает падение потребления, редко встречает возражения. Однако некоторые авторы указывали на то обстоятельство, что рост населения даже в традиционном обществе влечет за собой совершенствование технологии и увеличение ресурсов[62]. Кроме того, историки-марксисты отмечали, что количество «средств существования», находящееся в распоряжении населения, зависит от общественной системы, и в некоторых случаях государство и элита отнимали у народа до половины ресурсов, что сказывалось на демографической динамике[63]. Таким образом, мальтузианское ограничение «means of subsistence» – на современном языке, емкость экологической ниши – имело некоторую эластичность, что было существенно для анализа ситуации в конкретный момент времени. Однако в принципе (как отвечали на критику мальтузианцы), резервы совершенствования технологии или социальной системы в традиционном обществе, так или иначе, были ограничены и рано или поздно должно было наступить перенаселение.

Другое направление критики неомальтузианской концепции было связано с относительно слабой верификацией причин уменьшения численности населения. Многие критики полагали, что главной причиной упадка было не перенаселение и не долговременное падение потребления, а случайные факторы, такие как неурожаи, губительные эпидемии или вторжения завоевателей. Д. Григг отмечает, однако, что неурожаи и пандемии бывали во все времена, но они оказывались катастрофическими лишь в периоды перенаселения, когда популяция была ослаблена постоянным недоеданием, – то есть случайные факторы лишь усиливали эффект перенаселения[64].

Более важную роль могли играть долговременные климатические колебания, расширяющие и сужающие экологическую нишу. В одной из моделей Р. Ли было показано, что периодические колебания такого рода, в теории, могли объяснять уменьшение и увеличение численности населения, а через демографическую динамику – также и колебания в ценах и заработной плате[65]. Однако Э. Ле Руа Ладюри в специальной работе, посвященной исследованию климата, показал, что реально зафиксированные климатические колебания не в состоянии объяснить демографическую динамику[66].

Еще одно направление критики было связано с «немальтузианским» объяснением сокращения численности населения – с тем обстоятельством, что фактором, резко увеличивавшим губительную силу эпидемий, было, возможно, не столько недоедание, сколько характерная для периодов перенаселения скученность населения в городах[67]. Эта критика, однако, не опровергает мальтузианского положения о сокращении численности населения как реакции на перенаселение, а лишь показывает необходимость учета дополнительных факторов, ограничивающих экологическую нишу.

Библиографию работ, посвященных критическому анализу неомальтузианской концепции можно найти в книге Д. Фишера[68].

1.1.2. Фазы демографического цикла

Как отмечалось выше, Ф. Симиан – и вслед за ним многие другие историки – выделял в экономическом цикле фазу роста (фазу А или «повышательную тенденцию») и фазу убывания (фазу В или понижательную тенденцию). Э. Ле Руа Ладюри на примере Южной Франции дал более подробное описание демографического цикла (Ладюри называл этот цикл «большим аграрным циклом») с выделением четырех фаз[69].

Первая, «предварительная», фаза наступает после того, как голод, войны и эпидемии в конце предыдущего цикла резко уменьшили численность населения, поэтому она характеризуется малой плотностью населения и изобилием свободных земель, низкими ценами на продовольствие, относительно высоким уровнем потребления крестьян, низкой земельной рентой.

Вторая, «фаза роста», характеризуется быстрым ростом населения, интенсивной распашкой свободных земель, но вместе с тем уменьшением и дроблением крестьянских хозяйств, ростом цен, падением реальной заработной платы и нарастанием социальной напряженности. «Мальтус и Риккардо пожимают друг другу руки», – писал Ле Руа Ладюри, отмечая полное совпадение наблюдавшихся в Лангедоке явлений с мальтузианско-рикардианской теорией[70].

Третья «фаза зрелости», характеризуется замедлением или прекращением роста населения, крестьянским малоземельем, ростом ренты и налогов, высокими ценами на продовольствие, низким уровнем реальной заработной платы и потребления, войнами. «Эта зрелость не является счастливой», – отмечал Ле Руа Ладюри[71].

Наконец, четвертая фаза – это фаза упадка, характеризуемая голодом, эпидемиями, сокращением численности населения.

Легко заметить, что фазы Ле Руа Ладюри в основном повторяют те признаки, которые соответствуют фазам цикла в мальтузианско-рикардианской теории. В то же время эта характеристика различных фаз сделана французским исследователем на основе изучения аграрной истории Южной Франции и не отражает многообразие явлений, наблюдавшихся в других странах. Более подробное перечисление признаков перенаселения в различных странах имеется в цитировавшейся ранее монографии Д. Григга, это, в первую очередь: крестьянское малоземелье, дробление хозяйств, рост продовольственных цен и арендной платы, падение потребления до прожиточного минимума, рост смертности, задержки браков и ограничение рождаемости, нищета, бандитизм, эмиграция (постоянная и сезонная), большое количество безземельных, интенсификация земледелия, ирригация и мелиорация, переход безземельных крестьян к занятиям ремеслом и торговлей и в связи с этим – переселение сельских жителей в города, рост городов, который, однако, не решает проблемы перенаселения и т. д.[72] Еще одно важное следствие перенаселения – это рост крупного землевладения и усиление социальной дифференциации; наличие устойчивой связи между плотностью населения и уровнем дифференциации была доказано А. В. Коротаевым на основе статистического критерия «хи-квадрат»[73]. А. В. Коротаев указал также на наличие статистической связи между плотностью населения и уровнем централизации[74]; применяя ту же методику, нам удалось показать наличие связи между плотностью населения и формой правления – а именно, тот факт, что перенаселение порождает тенденцию к установлению автократии[75]. Этот факт ранее отмечался многими исследователями, можно упомянуть, например, известное высказывание выдающегося французского демографа А. Сови, который полагал, что в традиционных обществах «перенаселение долгое время благоприятствовало авторитарному строю»[76].

Главный признак перенаселения – и его определение по Мальтусу – это падение потребления до минимального уровня[77]. Некоторые другие из перечисленных здесь признаков являются часто встречающимися, но не обязательными следствиями перенаселения. Например, задержка браков и ограничение рождаемости были характерны для Европы, но не характерны, в частности, для традиционного Китая[78].

Что касается последней фазы цикла, главный признак которой – уменьшение численности населения, то эта тема наиболее подробно разрабатывалась Э. Лабруссом, который доказывал, что череда французских революций – революции 1789, 1830 и 1848 годов – являются завершающей фазой третьего европейского экономического цикла[79]. Тезис о том, что завершением цикла часто является социальная революция, на многочисленных исторических примерах был проиллюстрирован в нашей, совместной с акад. В. В. Алексеевым, статье, где приведены также и некоторые статистические данные о связи уровня потребления и социальных революций[80]. В последней работе А. В. Коротаева, А. С. Малкова и Д. А. Халтуриной на материале стран Африки южнее Сахары было показано существование статистической связи между уровнем потребления и происходящими в различных странах политическими переворотами, массовыми беспорядками и гражданскими войнами. В частности, установлено, что при понижении потребления ниже 1850 ккал на трехлетний срок стабильность сохранялась только в 17% известных случаев, в 50% случаев имели место массовые  беспорядки и политические перевороты, в 33% случаев голод порождал гражданскую войну[81].

Перенаселение и падение потребления приводили к распространению массового недовольства и к высокой социальной напряженности. В то же время, как отмечалось выше, большую роль играли случайные факторы, такие, как неурожаи и эпидемии. Эти сами по себе, хотя и случайные, но достаточно обычные для традиционного общества явления в условиях постоянного недоедания и отсутствия запасов продовольствия приобретали драматические масштабы. Участившиеся голодные годы вызывали городские бунты и крестьянские восстания, особенно характерные для истории Востока[82]. Военное разорение при подавлении восстаний, в свою очередь, влекло за собой голод и эпидемии; внешние враги не упускали случая воспользоваться кризисом для вторжения, и события могли принять характер глобальной катастрофы – примером может служить катастрофа, произошедшая в Китае в середине XVII века.

Как отмечалось выше, перенаселение порождает тенденцию к автократии. Существует мнение, что масштабный социальный кризис, сопровождаемый голодом и войной, порождает автократию в ее крайней форме – в форме этатистского государства. Наиболее аргументировано эта точка зрения изложена Питиримом Сорокиным в работе «Голод как фактор»[83].  П.Сорокин определяет «идеальное» этатистское общество как общество, в котором государство регулирует все стороны жизни граждан, которое характеризуется «деспотической» властью и отсутствием (или ограничением) частной собственности на средства производства (в аграрном обществе – главным образом, на землю)[84]. «Голод – отец этатизма, – писал П. Сорокин, – война – его мать»[85]. Многие историки, вслед за Р. Мунье, связывают торжество европейского абсолютизма с кризисом XVII века[86]. В одной из работ автора был произведен анализ демографических циклов в странах Востока на предмет выяснения вопроса, порождает ли перенаселение этатистскую монархию. Оказалось, что социальные революции и реформы были достаточно обычным исходом «вековых» демографических циклов: в 13 из 16 исследованных циклов в странах Востока, которые начались в условиях господства частной собственности на землю, революции или реформы в последних фазах цикла привели к установлению этатистской монархии. Эти социальные перевороты сопровождались либо радикальным ограничением крупного землевладения, либо его полной ликвидацией вплоть до установления государственной собственности на землю[87].

Экосоциальный кризис часто вызывает разрушение государства и может стать началом длительного периода социальной нестабильности, в течение которого периодически возобновляющиеся внутренние и внешние войны сопровождаются разрухой, голодом и эпидемиями. Такое состояние посткризисной депрессии препятствует возобновлению роста населения в следующем демографическом цикле, и этот период называют интерциклом. П. Турчин на материале Англии, Китая и Римской империи, установил наличие тесной статистической связи между коэффициентом естественного прироста и индексом социальной нестабильности[88]. Таким образом, можно утверждать, что задержка в возобновлении роста населения (несмотря на повышение потребления после кризиса) непосредственно связана с внутренними и внешними войнами, мятежами и восстаниями, которые являются более или менее отдаленными последствиями экосоциального кризиса, нарушившего стабильное состояние государства.

Интерцикл между двумя циклами наблюдается не всегда, но в некоторых случаях он может быть достаточно продолжительным, так, например, после кризиса времен Черной смерти в Англии и Франции интерцикл продолжался около столетия. В интерциклах большой длительности динамика населения зависит от интенсивности внешних войн и внутренних конфликтов. Так, например, во Франции, после экосоциального кризиса 1340-1360-х годов наступил период успокоения, в течение которого понесенные страной потери были частично компенсированы. Однако нарушенная кризисом государственная и общественная стабильность не была вполне восстановлена, и в 1410-1430-х годах разразился новый кризис, оказавшийся в некоторых областях более губительным, чем первый[89].

Суммируя имеющиеся в литературе данные, мы предложили[90] следующую характеристику цикла с разбиением на три фазы:

Первая фаза цикла – это период внутренней колонизации (или фаза роста). Для этого периода характерны наличие свободных земель, быстрый рост населения, рост посевных площадей, низкие, но постепенно растущие цены на хлеб, высокая реальная заработная плата, относительно высокий (но постепенно понижающийся) уровень потребления, низкий уровень земельной ренты, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, ограниченное развитие городов и ремесел, незначительное развитие аренды и ростовщичества.

После исчерпания ресурсов свободных земель наступает вторая фаза, период Сжатия, для этой фазы характерны отсутствие свободных земель, крестьянское малоземелье, высокие цены на хлеб, низкий уровень реальной заработной платы и потребления основной массы населения, замедление или приостановка роста населения, высокий уровень земельной ренты, частые сообщения о голоде, эпидемиях и стихийных бедствиях, высокий уровень смертности, стихийное ограничение рождаемости, разорение крестьян-собственников, распространение ростовщичества и аренды, высокие цены на землю, рост крупного землевладения, рост социальной дифференциации, уход разоренных крестьян в города, где они пытаются заработать на жизнь ремеслом или мелкой торговлей, рост городов, развитие ремесел и торговли, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости, попытки проведения социальных реформ, направленных на облегчение положения народа, тенденция к увеличению централизации и установлению этатистской монархии, попытки увеличения продуктивности земель, в частности, с помощью ирригации и мелиорации, поощрительная политика в области колонизации и эмиграции, ввоз продовольствия из других стран (или районов), внешние войны с целью приобретения новых земель и понижения демографического давления. Экономическая ситуация в этот период неустойчива, у крестьян отсутствуют необходимые запасы зерна и любой крупный неурожай или война могут привести к голоду и экосоциальному кризису. «Экономика предельно напряженная», – писал П. Шоню[91].

Третья фаза демографического цикла – это фаза экосоциального кризиса; для этого периода характерны голод, эпидемии, восстания и гражданские войны, внешние войны, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, упадок ремесла и торговли, высокие цены на хлеб, низкие цены на землю, гибель значительного числа крупных собственников и перераспределение собственности, социальные реформы, в некоторых случаях принимающие масштабы революции, порождающей этатистскую монархию.

После третьей фазы в некоторых случаях имеет место период депрессии или интерцикл – период социальной нестабильности, внутренних конфликтов и внешних войн, в течение которого могут наблюдаться повторные экосоциальные кризисы. Новый демографический цикл начинается лишь после того, как прекращаются войны и восстанавливается государственная и общественная стабильность.