 |
17.02.06: Александр Сопровский. Далекая птица// Новый мир.2005.№ 12. С.77 – 80
Александр Сопровский. Железный московский будильник// Знамя.2005.№ 8.С.128 – 136
Александр Сопровский. Письма к Сергею Гандлевскому// Звезда.2005.№ 12.С.124 – 159 Конец прошлого года был отмечен несколькими публикациями памяти поэта Александра Сопровского, погибшего в декабре 1990 года, пятнадцать лет назад. Вместе с Гандлевским, Кенжеевым, Цветковым он создавал литературную группу «Московское время». Классически ясные, строгие, нежные стихи. Стихи, которые легко пьются и незаметно овладевают душой, создавая в ней ощущение прохлады, простора, спокойного мужества. …Но не теперь. Пусть будет долгий вечер,
И долгий свет, и улиц ширина –
Распахнута. И будет день отмечен,
А дальше будет долгая весна. Вода прольется с кровельного ската…
В последнее февральское число
На площади в преддверии заката
Еще светло. Августовский номер «Знамени» практически весь посвящен культуре 70-х, и самое заметное место принадлежит здесь именно людям этого круга – Сопровский, Цветков, Айзенберг, Владимир Алейников с увлекательным мемуарным текстом «И пр.», Бахыт Кенжеев и подборка его стихов «Глоток кагора в холодном храме». Стихи Кенжеева мне всегда интересно читать, а вот что подумать о названии – даже не знаю… В «Звезде» письма Сопровского тонко откомментированы Гандлевским, и это порой даже интереснее исходных текстов. -------- 22 октября. Бунин Настанет день – исчезну я,
А в этой комнате пустой
Все то же будет: стол, скамья
Да образ, древний и простой. И так же будет залетать
Цветная бабочка в шелку,
Порхать, шуршать и трепетать
По голубому потолку. И так же будет неба дно
Смотреть в открытое окно,
И море ровной синевой
Манить в простор пустынный свой. Мне не нравятся такие «промежуточные» юбилеи – 135 лет. Но не сказать ни слова о Бунине? В возрасте где-то с пятнадцати до двадцати он был для меня всем. Меня примиряло с миром то, что о нем можно сказать бунинскими словами. Мне казалось, что это возможно – быть похожей не на какую-то из его героинь, а как бы на его прозу вообще. Я думала, как просто – быть счастливой, если ты в учениках у Бунина. Я знала о нем мало, но, как теперь очевидно, всё самое главное. А со временем я тоже, как Набоков, стала предпочитать бунинские легкие, летящие, «струящиеся» стихи его немножко, все-таки, душной и искусственной прозе. Нельзя миновать эти «темные аллеи», но и остаться в них навсегда невозможно. --------- 21 июня. Твардовский Вот тот случай, когда Правду и Простоту можно потрогать руками.
«Василий Теркин» для меня сегодня и лучшая, конечно, книга о войне, о человеке на войне, и одна из главных русских книг вообще. Я плачу, когда падает молоденький командир со словами: «Я не ранен, я убит». Я смеюсь, когда Теркин не может уснуть без шапки. А его такой будничный и такой жуткий разговор со Смертью, от которого мороз по коже. Ты надеешься, наверно,
Что когда придешь с войны,
По заслуге беспримерной
Оценить тебя должны? Что за все твои потери,
За великий подвиг твой –
Ты потом, по крайней мере
Накрасуешься живой? Что не будет интересней
За любым тогда столом
Фронтовой жестокой песни
Иль рассказов о былом? Что везде – такое диво –
Будешь вроде жениха,
Что без очереди пива
Кружку выпросишь? Ха-ха!.. Это не вошло в канонический текст поэмы, но вся она – ответ на дьявольские искушения, в которых есть что-то страшно знакомое. Разве мало сегодня тех, кому легко и приятно верить, что победители и впрямь бились ради послевоенной кружки пива? И были оскорблены, когда не получали ее даром… Нет, какая-то более высокая была у них цель, даже у тех – прежде всего у тех, – кто и слов-то высоких не знал. Теркин – не лубочный образ. Просто в нем воплощено всё самое светлое, что есть в русском человеке. Без чего мы бы никогда не победили. Любовь к родине, любовь к жизни, терпение, совестливость, душевная теплота. Теркин и на войне живет, даже войну умеет обжить и обустроить в ней какие-то человеческие норки. Война – тяжелая и неприятная работа, которую надо делать хорошо. Теркин умеет работать и умеет отдыхать, и поэтому он хороший солдат. Человек с сердцем, человек-труженик. Каким, конечно, был и сам Александр Твардовский, которому в этом году исполняется 95 лет. --------- Шестое июня. Пушкинский день Я уже давно ничего не читаю о Пушкине. Не убеждают ни Набоков, ни Лотман, ни Олег Проскурин. Все они за счет Пушкина решают какие-то свои задачи. Слышать не могу про Наталью Николаевну. Не понимаю, что можно еще откопать в дуэльной истории, если всё ясно…А вот любая мимолетная встреча с самим Пушкиным, вне каких-то биографических подробностей и литературоведческого анализа – всегда радость. Меня волнуют эти стихи, хотя это всего лишь альбомные, ни к чему, казалось бы, не обязывающие стихи: Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом. Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке. Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных. Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я (1830) --------- 24 мая – повод вспомнить Бродского. Не классика, не олимпийца, не героя мемуаров. Не того, на кого ссылаются как на высший этический и эстетический авторитет. Я никогда не читала Бродского в ксерокопиях. Но хорошо помню тот номер журнала «Нева» конца 80-х, где были напечатаны программные стихи про то, как он «входил вместо дикого зверя в клетку». Я их читала и читала, пока не запомнила. Как-то было совершенно ясно, без объяснений, без комментариев, что это настоящее. Потом были другие стихи, но тоже так понемногу, по глоточку. С тех пор он издан весь, почти весь прочитан, но я не могу сказать, что «всего Бродского» я люблю лучше и понимаю больше, чем тогда, когда он был загадкой, когда приходил иногда и неожиданно. Может быть, стихи и должны быть праздником, то есть редкостью?.. Ему бы исполнилось всего-то 65 лет. Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это –
Города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
Места чужую книгу, покамест остатки года,
Как собака, сбежавшая от слепого,
Переходят в положенном месте асфальт. Свобода –
Это когда забываешь отчество у тирана,
А слюна во рту слаще халвы Шираза,
И, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
Ничего не каплет из голубого глаза (1976)
|
|
