УДК 316.6
ББК 60.53
Эфемерность (кратковременность, недолговечность, мимолетность и даже призрачность) становится знаком современной культуры. Каждая эпоха имеет свои закономерно появившиеся особенности. Свой собственный «дух времени». Такое сложное и противоречивое явление необычайно интересно для осмысления. Интересно это становится не только социологам, культурологам и прочим, заинтересованным представителям науки и общественности, но и создателям предметности, ведь предметность — неотъемлемая часть уклада жизни социума и отдельного индивида. Задача создания «правильной предметности» не кажется невыполнимой, иначе не было бы проверенных временем вещей, остающихся практически неизменными на протяжении столетий.
В сегодняшнем дизайне отчетливо видны тенденции к эфемеризации пространства, постепенного сведения физических форм к иллюзорным. Это открывает невероятные возможности формообразования, зачастую это переориентация технологии изготовления на технологию трансляции (в случае, например, «витрин» интернет-магазина). Доступным становится неограниченное количество информации, появляется возможность экономии ресурсов, и в целом все это — закономерный знак времени.
Однако современная ситуация довольно контрастна в своих проявлениях. С одной стороны, мы все чаще сталкиваемся с все большей эфемеризацией предметной среды — многие процессы жизнедеятельности человека становятся виртуальными: мы общаемся с виртуальными персонами, скрывающимися за «никами», посредством виртуальной сети Интернет, можем совершать покупки и даже «прогулки» по музеям и галереям.
С другой стороны, мы все чаще окружаем себя огромным количеством вещей, век которых очень недолог, количество которых множится. Жизнь вещей-спутников человека рубежа XX-XXI веков невероятно сократилась, ценность — тоже. В.Б. Голофаст выделяет три основных типа отношения человека к вещам. Не имея четких названий, три эти типа хронологически отражают своеобразную эволюцию отношения человека к предметности. XX век — это движение от почти ритуального понятия — вещь как «дефицит», «коллективная ценность», «часть личности» и «символ связи поколений» первого периода (назовем его «доиндустриальный») к функциональному компоненту обычной повседневной деятельности с регулярной заменяемостью во втором историческом периоде («индустриальный») [1]. Это время модернизации, овеществления. Время развития технологий, появления массового производства. Это время наследования семейных реликвий.
Однако к концу этого периода уже намечается тенденция к «развеществлению» и виртуализации пространства. И это несомненный признак постмодерна. Потребление становится главной задачей и деятельностью социума. В этот период большое развитие получает дизайн рекламы и упаковки. Вещи становятся довольно агрессивными элементами среды. Снижение ценности каждой вещной единицы приводит к закономерному развитию деструктивных тенденций в поведении человека. По сути люди начинают оперировать не вещами самими по себе, а скорее их знаками. Сегодняшняя ситуация в России еще отражает суть обозначенного периода. Появляются такие понятия как «ониомания (от греческих onios — для продажи, mania — безумие) или шопоголизм» [5].
Можно сказать, мы живем в эпоху одноразовых вещей. А значит – в эпоху «одноразовой культуры», формирующей наше отношение к миру, к вещи, ко времени. Нет никакой ценности в одноразовом пластиковом стакане, нет ценности в бесчисленных информационных потоках (текстовых, видео-, аудиоформатах), содержание которых еще недавно было на пьедестале почета. Их истинность все чаще под вопросом. Тезис «кто владеет информацией, тот владеет миром» был актуален еще десять лет назад. Сегодня — кто владеет временем, тот владеет миром. Акценты в жизни человека смещены под диктовку эпохи. По словам А.Турена, современное общество следует трактовать как «арену конфликтов из-за использования символических благ» [4]. Появляются новые задачи, которые требуют новых навыков, привычек и нового уклада жизни. А значит — приходит новое окружение, приходят новые вещи, новые традиции и ритуалы.
Такая ситуация имеет и негативные последствия. Во-первых, перспектива полного исчезновения вещного мира (если довести эту тенденцию до максимального развития) вполне возможна, и означает она исчезновение целого пласта культуры, связывающей человечество и окружающее его пространство. Возможно, это будет означать полное исчезновение прежних механизмов познания человеком себя через предмет и появление новых — актуальных в эфемерной среде. Эти вопросы лежат в области философии и психоанализа. Нас же больше интересуют возможные трансформации в сфере профессионального создания вещей, а значит и профессионального самосознания дизайнера, как создателя предметного мира. Чем будет руководствоваться в своей деятельности дизайнер уже близкого будущего? И будет ли существовать таковая профессия в виртуальном пространстве или растворится среди более необходимых?
Во-вторых, в данной ситуации совершенно очевидной становится проблема трансляции культуры через время. Будущим археологам, возможно, не достанется находок. Исчезнет возможность познания и описания прошлого, а если удастся что-либо найти, то, наверное, станет затруднительно разгадать принадлежность той или иной находки. Ведь в эпоху динамичного ритма жизни и дефицита времени мы стараемся окружить себя вещами «однодневками». Эволюция предметности от хрустального бокала начала прошлого столетия до современного пластикового стаканчика не случайна. Так мы экономим время, освобождая себя от «вещной» зависимости.
Однако повальная увлеченность одноразовостью медленно, но проходит. Все чаще люди готовы потратить время и средства на выбор более жизнеспособной и «настоящей» (во всех возможных смыслах) вещи. И, возможно, эта тенденция имела бы более широкое распространение в идеальных «вакуумных» условиях, но современная глобальная экономическая система с огромным числом производителей предметности разного класса не собирается сдавать позиций, и количество продукции множится в геометрической прогрессии. Процесс и механизм убеждения в необходимости приобретения той или иной вещи уже давно включает в себя серьезные теоретически и практически проработанные технологии воздействия, созданные в начале первой половины прошлого века Джоном Гриндером, Ричардом Бэндлером, в целом получившие универсальное название НЛП [2]. В.Б. Голофаст называет это третьим эволюционным этапом в отношении человека и предметности — это период «ухода потребительского общества в прошлое» (там же). Это время расшатывания основ безмерного потребления, с одной стороны, но и продолжения массового производства — с другой. Теперь параллельно с массовым производством снова актуализируется производство индивидуальное, имеющее свою аудиторию. Эта тенденция характерна скорее для стран Западной Европы и гораздо в меньшей степени для России. Именно поэтому интерес вызывает переход от второго к третьему этапу развития потребления предметности, возможности прогнозирования и построения профессиональных этических норм и методов.
Все сказанное справедливо и для сферы услуг — по сути, сферы продажи эфемерных «вещей». Слово «дефицит» применительно к предметности вышло из обихода. Сегодня нет ничего невозможного, все доступно. И в этом смысле казавшаяся когда-то фантастической цитата из братьев Стругацких: «Мы стоим на пороге Мира Изобилия и должны быть готовы принять решение, как к этому миру относиться. Все мы вместе и каждый из нас в отдельности…» становится пророческой [3]. Мы уже в Мире Изобилия, и этот мир требует от нас (и от создателей, и от потребителей предметности) ответственности. Иначе «хищные вещи» нашего века, заставляющие жить по инерции, не тратя время, действительно станут хищниками. Одной из главных задач современного дизайнера (и дизайнера ближайшего будущего) представляется комплексное переосмысление устройства жизни человека.
Литература