 |
«Проект–1922» к 100-летию образования СССР
29 апреля –23 июля
Зал каталогов (здание пристроя, 1 этаж)
Библиотека им. Белинского представляет выставку о книжной графике раннего советского периода, которая открывает серию выставок «Проект–1922» к 100-летию образования СССР.
«Проект–1922» – избранная репрезентация советского изобразительного искусства и художественного книгоиздания. Проект будет осуществляться в течение года. В его основе лежит обширная коллекция различных изоматериалов, альбомов репродукций и других изданий, хранящихся в депозитарии и основном фонде Белинки. В центре внимания окажутся, прежде всего, иллюстрации в исполнении выдающихся мастеров своего времени, жанровая живопись (госзаказ порой порождал удивительные для остального арт-мира планеты ответвления), «соцреализм с человеческим лицом», значительные книжные серии.
Первая выставка «Проекта–1922» продемонстрирует искусство книжной графики образца довоенной эпохи за 1928 –1940 годы. Собрать иллюстративный материал помогло вышедшее ограниченным тиражом (всего 3000 экземпляров) в издательстве «Искусство» в 1971 году издание «Русская графика. Рисунок. Эстамп. Книга». Альбом под редакцией Андрея Чегодаева готовился при активном содействии отдела гравюры и рисунка Музея им. Пушкина, Русского музея и Третьяковской галереи и включает около ста графических листов. Почти половина из них – работы мастеров книжной иллюстрации, включая портреты классиков (Пушкин, Лермонтов) и даже литературных персонажей, например, «Король Лир» Александра Тышлера.
Тышлер А. Король Лир. 1939. Фаворский В. Гамлет перед поединком. 1940
«Надо, чтоб каждый в Союзе читал» – строчка, принадлежащая Маяковскому, взята из его стихотворения «Рифмованные лозунги». Дальше по тексту: «Надо, чтоб каждый в Союзе писал». Главная мысль этого произведения – построить республику труда в стране, где большинство не умеет читать, невозможно. Поэт ссылается на неутешительную статистику: «15 миллионов безграмотных в РСФСР», «каждый девятый темен и сер».
«Ревущие двадцатые» годы столетней давности – время тотального ликбеза. И огромный скачок в создании и издании книг для масс.
Критика советского строя не должна заслонять гигантских социокультурных преобразований, сильно поменявших интеллектуальный климат в обществе. Впервые в России книга перестала быть предметом роскоши, усладой элиты, стала общедоступной, а литература перестала быть вотчиной только привилегированных классов. Повсеместно открывались избы-читальни, велась усиленная пропаганда чтения, активизировалось книгопечатание, возникла сеть государственных издательств. Разумеется, книжки с картинками лучше «усваивались» едва овладевшим грамотой населением. Начался расцвет книжной иллюстрации, с художественной точки зрения она стала более оригинальной, раскрепощенной. Художники все дальше уходили от прежних статичных форм салонных выхолощенных гравюр. Чувствовалось влияние авангарда. И печатная, и станковая, а вслед за ними книжная графика заметно меняются.
Иллюстрации на выставке «Надо, чтоб каждый в Союзе читал» помогут узнать и об ассортименте выпускавшейся в 30-е годы литературы. А он был достаточно широк, со вкусом подобран, знакомя новую читательскую аудиторию с шедеврами мировой прозы и поэзии.
В великолепном графическом сопровождении выходили такие редкости, как «Эфиопика» Гелиодора, «Дафнис и Хлоя» Лонга, «Назидательные новеллы» Сервантеса, «Римские элегии» Гёте, поэмы Гейне «Атта Тролль» и «Германия. Зимняя сказка». 1935-м годом датирован форзац к такому совершенно «непролетарскому» сочинению, как «В сторону Свана» Пруста. Прекрасно и нестандартно иллюстрируется русская классика, например, сатирические вещи Салтыкова-Щедрина или не совсем легитимного в ту пору Достоевского. Необычайных высот достигает художественное оформление книг для детей. Известна новаторская графика Владимира Лебедева, на выставке зритель сможет познакомиться с его веселыми картинками к книжкам Маршака.
Бродаты Л. Иллюстрации к поэме Г. Гейне «Германия. Зимняя сказка». 1940
Подробный искусствоведческий разбор книжной графики молодой советской республики дан во вступительной статье автора альбома А. Чегодаева. Мы приведем из нее несколько выдержек.
«Русская книжная и станковая графика тридцатых годов, а точнее времени с конца 1920-х годов до начала Великой Отечественной войны, – это одна из самых больших и ярких эпох в истории русского рисунка, русской гравюры, русской книжной иллюстрации. Цель этого альбома – дать, хотя бы в предельно сжатом, сконцентрированном виде, но ясно и наглядно, представление о высоком уровне мастерства работавших тогда художников, о силе и значительности образного и идейного содержания их творений и о выверенной строгости художественной формы. Время, когда достигли вершин своей зрелости и расцвета такие мастера, как Владимир Фаворский, Николай Куприянов, Владимир Лебедев, Сергей Герасимов, Дементий Шмаринов, Александр Дейнека, Лев Бруни, Николай Тырса, Владимир Конашевич, Георгий Верейский, Евгений Кибрик, Аминадав Каневский, Владимир Бехтеев и многие другие прекрасные художники, может быть поистине сочтено золотой порой русской советской графики, а ее открытия и находки – одним из сильнейших выражений большого и важного этапа русской художественной культуры. Многое, созданное мастерами советской книжной и станковой графики в те годы, уже давно стало признанной классикой, стало и реальным источником, и основой дальнейшего развития этих областей искусства графики в военные и послевоенные годы.
Каневский А. Иллюстрации к книге М.Е. Салтыкова-Щедрина «За рубежом». 1936
То обновление всех художественных задач и художественных средств книжной и станковой графики, какое столь ярко вспыхнуло в исканиях художников двадцатых годов, не могло ни одряхлеть, ни тем более исчезнуть с исходом этого славного десятилетия – для такого угасания не было решительно никаких причин. Открытие Фаворским новых художественных возможностей гравюры на дереве и новых приемов построения целостного художественного единства книги глубоко изменило судьбы искусства ксилографии во всем мире, от Мексики до Японии, и заставило всех последующих серьезных художников совсем по-иному прочитать творения мировой литературы. Лебедев уже в двадцатые годы перевернул все представления о том, что такое книга для детей, заложив основу всех дальнейших лучших исканий в этой важнейшей сфере книжной графики.
Другое дело, что не все, что появилось в бурные двадцатые годы в искусстве, понадобилось для дальнейшей истории русской графики. К концу двадцатых годов явно прошло время для некоторых характерных для предыдущего периода попыток перенести в книжную и станковую графику условно-схематизирующие приемы плаката и рекламы.
В книжной и станковой графике 1928–1940 годов была своя целеустремленность и ясное сознание важности и величия задач, поставленных временем перед искусством. Я имею в виду не только (или, вернее, не столько) непосредственный отклик на политические события и исторические преобразования эпохи: плакат и политическая карикатура, развивавшиеся самостоятельно и независимо от книжной и станковой графики, всецело занимались как раз именно непосредственным отражением политической жизни Советского Союза и мира, в значительной степени «отобрав» эту функцию искусства у станковой и тем более книжной графики. Книжная графика имела меньше возможностей для воплощения таких тем, так как книги советских писателей на современные темы почти никогда не дожидались, пока художник сделает свои иллюстрации, и выходили чисто в полиграфическом оформлении, как правило, лишенном каких-либо признаков художественного творчества. Однако и книжная, и станковая графика имели свой собственный круг таких важнейших тем и важнейших задач, которых не касались ни плакат, ни карикатура и которые имели в своей основе глубочайшие перемены, внесенные в человеческое сознание РЕВОЛЮЦИЕЙ.
Павлинов П. Иллюстрация к книге Б. Шатилова «Два друга». 1928. Дейнека А. Зима. Девочка у окна. Иллюстрация к книге Н.Н. Асеева «Кутерьма». 1931
И если в двадцатые годы эта работа еще в значительной мере была разбросанной и случайной и к тому же нередко возникал обидный разрыв между высоким качеством творения художника и очень небольшим тиражом издания, то в тридцатые годы книжная графика получила нигде и никогда не виданный размах и самое широчайшее распространение во множестве самых разнообразных изданий, – размах, наглядно засвидетельствованный большой и яркой выставкой иллюстраций к художественной литературе за пять лет, устроенной в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в 1936 году.
За этим количественным расширением поля деятельности мастеров книжной графики стояла одна совершенно новая художественная задача первостепенной важности, – задача, бесспорно рожденная революционной эпохой и почти не имевшая аналогии в старом, дореволюционном русском искусстве. Этой задачей стало новое осмысление и переоценка всего культурного наследия человечества, отраженного в мировой литературе.
Отношение к книжной графике как мощному средству постижения мира и человека в самых различных общественных и исторических условиях от Гомера до наших дней опрокинуло попытки ограничить роль художника в книге декоративным украшением ее обложки и ее страниц или, самое большое, более или менее занимательной демонстрацией своих субъективных и сугубо эстетских домыслов по поводу текста. Художники, которым большие задачи раскрытия идейного и образного значения литературных творений было не по плечу, могли сколько угодно упрощать свою работу, делая одинаково ничего не значащие изысканные декоративные узоры или плоские натуралистические хрестоматийные картинки, – о таких художниках нечего и вспоминать. Но мастера книжной графики тридцатых годов смело приняли на свои плечи тяжелую ношу, одолев все трудности и решив большой круг сложнейших вопросов. (…) Фаворский остался и в тридцатые годы первым среди равных, остался настоящим отцом и вдохновителем не только продуманного и верного формального построения художественного образа, но и его интеллектуального и эмоционального наполнения.
(…) Совсем не случайно через три-четыре года после «Достоевского» Фаворский начал прокладывать такие же новые пути в советской монументальной живописи, какие уже проложил к тому времени в своей книжной графике.
Хотя Фаворский выполнил в тридцатые годы ряд высокосовершенных серий иллюстраций (к повестям Пришвина «Жень-шень» и «Кащеева цепь», дополнительные гравюры к новеллам и драмам Мериме), мне кажутся вершиной его книжной графики этих лет три одиночных гравюры, которые он посвятил трем очень различным по своему поэтическому строю литературным произведениям: рассказу Лескова «Геральдический казус», повести Бальзака «Березина» и великой трагедии Шекспира «Гамлет».
В своих иллюстрациях С. Герасимов опирался на опыт Серова и, более давний, Петра Соколова. На опыт С. Герасимова и Купреянова опирался один из крупнейших мастеров русской книжной графики, ставший ведущим художников с середины тридцатых годов и оказавший далеко идущее влияние на сложение графики следующего поколения, –Дементий Шмаринов. (..) Среди художников тех лет Шмаринов в наибольшей мере ответил на упоминавшуюся мною раньше важнейшую задачу, вставшую перед мастерами книжной графики в то время: глубокое, новое и верное осмысление важнейших человеческих ценностей прошлого. (…) Шмаринов ввел в книжную графику обостренно драматические и психологически сложные «портретные» характеристики героев литературных произведений, разработал режиссерские принципы построения драматического действия, связывающего единой цепью вереницу следующих друг за другом иллюстраций, придал действенную силу пейзажной и интерьерной среде, сопровождающей, а часто и определяющей развитие действия и развитие человеческих характеров. К середине тридцатых годов книжный рисунок такого типа, как в его серии иллюстраций к «Преступлению и наказанию», стал доминировать в книжной графике, привлекая все больше художников разного возраста и разного склада ума и характера.
Не менее сложный путь прошли в те годы и Кукрыниксы, для которых посреди многообразных других занятий (прежде всего – в живописи и в политической карикатуре) начинала становиться все более привлекательной книжная графика. (...) Для Кукрыниксов вершины их книжной графики были достигнуты в послевоенные годы (как и для Каневского, Рудакова и некоторых других художников, начавших свою работу в тридцатые годы).
Своими путями шли некоторые книжные рисовальщики тех лет, продолжавшие разрабатывать приемы книжной графики, характерные для многих художников двадцатых годов: обращая свое внимание не на раскрытие образов героев или драматическое действие, а на вольные ассоциации, рождающиеся у художника в ходе прочтения литературного текста, как то сделал Николай Кузьмин в рисунках к «Евгению Онегину», или ставя на первое место декоративные, узорно-орнаментальные элементы книжной графики, часто с очень большим мастерством и вкусом, как это можно видеть в разнообразных работах Дмитрия Митрохина (...) или Конашевича (...). Но тот же Конашевич в своих станковых рисунках тех лет (…) отходил от декоративно-орнаментальный манеры и в своем задушевном лиризме строгой обобщенности формы сближался с другими большими рисовальщиками тридцатых годов. Впрочем, такую двойственность или такую разницу между станковой и книжной графикой одних и тех же художников можно было встретить тогда довольно часто: есть, несомненно, различие между суровой и монументальной, восходящей к Петрову-Водкину, простотой рисунков Пахомова к Некрасову и нарядным изяществом его выполненных сангиной и акварелью рисунков, изображающих детей и подростков».
Кузьмин Н. «… Приди в чертог ко мне златой!». Иллюстрация к «Евгению Онегину». 1932. Кукрыниксы. Иллюстрация к сказке М.Е. Салтыкова-Щедрина «Дикий помещик». 1938–1939
Куратор – Евгений Иванов
Фото выставки
Вход свободный.
Справки по телефону: (343) 304–60–20, доб. 338, 339 (отдел культурно-массовых коммуникаций)
|
|
