«Безымянная звезда»:
студенческий римейк
 

Вынесенные в заглавие спектакля четверокурсников ЕГТИ (мастерская народного артиста России, профессора Владимир МАРЧЕНКО) Алькор и Мона – названия находящихся рядом звезд; вот только в отличие от реально существующего Алькора, Мона – полуфантастическая звезда, открытая провинциальным астрономом- любителем и названная в честь девушки, случайно оказавшейся в заштатном городишке и чуть было не ставшей для него путеводной звездой, свалившейся на ученую голову из другого, хотя и вполне земного мира.
Звезды, какими бы они ни были, «не сходят со своих орбит» – эта мысль, вложенная в уста главного героя оказалась вполне применима и к реалиям земного, человеческого существования. Звездам (и девушкам вроде Моны) место высоко в небе, а удел землян – лишь любоваться их далеким светом с земли.
Звезды с небес не сходят, но человек в полете мысли способен уноситься к далеким светилам, с помощью и мечты поднимаясь над скукой и однообразием обыденности. Обыденность – вот главная среда спектакля, заданная не столько провинциальным бытом, но, в большей степени, повседневностью человеческой жизни, лишенной творческого начала.
Сценографическое решение, созданное, что называется, из подручных материалов, отличается студенческой простотой, но, в то же время, достоверно. Бытовые мелочи: занавеска на окошке кассы железнодорожной станции, телефон на стене, кипы пожелтевшей бумаги на пыльном шкафу – все это наполняет условное пространство сценического быта верным смысловым содержанием. Возникающий во втором действии хрупкий силует оконной рамы с белыми занавесками на фоне зияющей темноты глухой провинциальной ночи создает емкий поэтический образ спектакля.
Вообще, окно с занавесками, в силу избитости театральной метафоры, давно уже стало знаковым, сопутствующим понятию провинциальности. Тем не менее, в контексте этого спектакля тонкие линии схематично обозначенного окна выступают как хрупкая преграда между миром внешним и миром внутренним, миром души обитателя этой комнаты. Поначалу Миррою (Дмитрий БАГИН, Евгений БЕЛИКОВ) боится окна, боится тех, кто по ту сторону занавесок, боится выпустить на волю себя настоящего, но постепенно это окно становится симовом свободного самовыражения души героя.
В одном из ключевых эпизодов Миррою с упоением рассказыает Моне (Надежда ЧАЙКИНА) о расположении звезд. Вид ночного неба с вспыхнувшими вдруг за рамой светящимися точками предстает ей откровением. В сердце избалованной девушки вдруг зажигается искорка настоящего по­человечески теплого чувства к учителю, доселе вызывавшему у нее лишь высокомерную усмешку. Однако мизансценирование этого лиричного эпизода вызывает недоумение: Мона слушает, присев на одно колено, находясь при этом настолько в стороне от героя, что это выглядит по меньшей мере нелогично – ведь красота звездного неба не может не объединить двух молодых людей.
Моменты парралельного существования героев в разных плоскостях обусловлены в том числе и их внутренней отстраненностю друг от друга, которую актеры не сумели наполнить должной глубиной психологического содержания. Впрочем, художественное решение спектакля оказывается достаточно функциональным, чтобы восполнить эту поверхностность актерского существования – например, когда потрясение Моны зритель читает в спустившемся сверху сияющем силуэте созвездия.
Проработка характеров местами откровенно схематична, в большей степени акцент ставится на пластической составляющей. Среди удач – образ гимназистки (Саша ДЕМЕНЬШИНА, Ася ТРОШКОВА) с ее гнущимися в разные стороны, как на шарнирах, коленями и, несомненно, образ главного героя Миррою. Его пластика точна и органична, актер убедителен в образной наполненности, в тонкой иронии, однако в портрете благородного и до занудства «правильного» учителя не хватает, по ощущению, одного небольшого штришка: чуть более яркого акцента на романтическом складе его души. Миррою однолинеен в проявлении своего отношения к Моне, а та, в свою очередь, невесть откуда возникшим поцелуем лишь вносит в звучание дуэта фальшивую ноту. Между ними не происходит главного – движения навстречу, сближения двух миров.
Образ Моны, очевидно, должен был пройти определенную эволюцию – от девушки из мира, где на небо смотрят лишь для того, чтобы узнать не будет ли дождя, до человека, открывшего простые основы человеческого счастья. Перемена в ее мироощущении подается не через укрупнение психологического плана, и даже не через пластику – внутренняя линия отыгрывается другими персонажами, общим ходом сюжета, функциональной декорацией. Образ главной героини получился немного размытым – актриса права в своей холодной отстраненности, однако грань между манерой существования и внутренней пустотой кое­где становится угрожающе тонкой.
Общее звучание спектакля, при всей его контурности и пунктирной разъединенности, тем не меннее очень свежо – в силу затронутой темы потребности человека в творческом преобразовании действительности; темы, приносящей внутреннее умиротворение и освежающую прохладу на общем фоне депрессивных потуг новой драмы и современного сознания.

Елена Северина. Фото: Мария Ямковая