Давно назрела нужда в каталоге уральских клейм, и все же здесь мы представляем не полную их подборку. Здесь только документально засвидетельствованные, скопированные с архивных документов, точно датированные. Так, в альбом не вошло самое первое и самое знаменитое уральское клеймо — демидовский “старый соболь”. Клеймо это, рожденное в Туле в 1710-е гг., с фрагментарными дополнениями дожило до следующего века на множестве заводов потомков Никиты Демидова, на некоторых ими проданных и даже на никогда им не принадлежавших.

...Вскоре после того, как начал свой бег “старый соболь”, утвердилось и первое казенное клеймо — попроще и построже.

24 января 1723 г. генерал-майор Вилим Иванович Геннин отдал приказ на Уктусском заводе старшему молотовому мастеру Лоренцу Пожарову (итальянцу) и мастеру Тихону Неклюдову: “Принимать вам на Уктусском заводе у молотовых мастеров кованое железо..., а оное клеймить на одном конце клеймом мастерским, который оное делал, на другом — данным вам Государевым клеймом, что оное делано на Государевом Уктусском заводе, которого году, и кто пробовал... Под смертною казнию запрещается клеймо Государево мастерам и подмастерьям молотовым и никому не отдавать, и тем клеймом железа никому кроме вас клеймить заочно не велеть... Иметь то клеймо всегда в канцелярии под караулом. И когда вам понадобится для клеймения железа, тогда брать и, заклеймя, паки относить в канцелярию самим... А ежели ты, Лоренц, по указу на другие заводы отлучишься, тогда в небытность твою железо клеймить Неклюдову данным ему клеймом, на котором его одно имя вырезано, а общее клеймо, на котором ваши оба имена, отдать в канцелярию под караул за своею печатью, дабы он, Неклюдов, тем общим клеймом в небытности твоей негодного железа за взятку не клеймил” [1].

Итак, на одном конце пудовой или полуторапудовой железной полосы значились год (из трех последних цифр: “723”, “724” и т.д.), литеры “ГУЗ” (“Государев Уктусский завод”), “МП” и “МН” (мастера Пожаров и Неклюдов). На другом — литеры “М” или “П” (мастер или подмастерье) с инициалами имени и фамилии. Подобным же образом клеймилось железо и на других казенных заводах.

26 августа того же года по запросу фурмового подмастерья Панкрата Евтифеева генерал утвердил клеймо пушкам Каменского завода: “(Указ) послать с латинскими литерами, которые надлежит на каждой пушке между ушами лить, как ниже сего написано. Токмо литерам надлежит быть больше и зрачнее” [2]. На клейме значились латинские литеры “SIBIR KB” (последние две вероятно: “Kamensk Betrieb”, т.е. “Каменский завод”) и надписание года.

Время пушек, однако, отступало, приходило время торговли.

В марте 1724 г. Геннин распорядился о клеймах для якорей заводского производства: “Клеймить мастеру свое имя и где сделано, и насекать литер “P”, то значит, что он пробован” [3].

Осенью 1727 г. стало ясно: мало что в Европе ценится выше здешнего полосового и баутового (пруткового) железа. Получен был указ Берг-коллегии от 26 сентября, что заморских купцов интересуют эти только полосы и прутья, вытянутые из криц под вододействующими боевыми и колотушечными молотами, а сталь, проволока и жесть никому не интересны: “За морем оного не принимают, предостерегая тамошних работных людей прибыток. Ибо когда тонкое железо туда в привозе будет, то мастеровые тамошние люди не будут иметь в расковке оного железа работы и себе пропитания” [4]. Причем демидовское покупают охотнее.

Немедленно генерал Геннин списался с Акинфием Демидовым о мерке его полос (полдюйма толщины, три дюйма ширины, длина та же — аршин или полтора), а потом и лично отправился в Невьянский завод выяснять, как там чего. “Усмотрел я, что мастера железо куют весьма добротою изрядно, и у полос концы проваривают, и делают так мягко, якобы в средине полосы, и у наковален лица они выделывают чистые и гладкие, вытачивают кирпичем и точилами” [5].

В феврале 1728 г. запрошен был и получен в Екатеринбурге образец демидовского полосового железа: “Против которого образца велеть немедленно сделать таких же шесть полос, и разослать по одному на каждый казенный завод... И вышепомянутый полосовой образец с клеймом, в котором изображен соболь, а над ним литерами “Сибирь” при сем посылается” [6].

Никаких особых секретов Демидов не таил. Самый главный секрет был таков, что заводы казенные и заводы демидовские заводились не в одно время. Ученики генерала Геннина Никифор Клеопин и Константин Гордеев вскоре так об этом выразились: “Да и для того демидовское железо казенного лучше, что у него, Демидова, заводы в действе происходят ныне уже чрез 30 лет, и мастера к ковке железа чрез такое многое время подлинную практику познали. Также и приказчики его к тому искусны. А казенные заводы, почитай, все производятся действом не более как 10 лет. И в такое короткое время мастерам к делу железа обучиться и привыкнуть в совершенство еще не возможно. Також и к тому делу искусных управителей немного” [7].

Или же секрет скрывался в некой туманной области, намеком упомянутой в указе Берг-коллегии: кому-то важно позаботиться о заморских купцах, кому-то о своих мастеровых...

Дело в том, что Демидовы хоть и беспокоились об иноземных купцах, но обходились без технического контроля.

По именному указу 6 июля 1722 г. полосовое железо полагалось подвергать чудовищному испытанию, так называемым “указным пробам”: трижды закрутить железную полосу вокруг вкопанного в землю столба в обе стороны (если не лопнет — ставить клеймо “№ 1”), по три раза с размаху ударить о наковальню обоими концами (если устоит — клеймо “№ 2”). “Ломь” — ломанное с проб железо — клеймить клеймом “№ 3” [8]. По сути, делалась попытка установить три сорта качества, однако номерные клейма, по нашим данным, так и не стали применяться. Генерал Геннин в 1723 году приказал обходиться “половинными пробами”: железную полосу бросать о наковальню трижды, и каждый десятый прут баутового железа закручивать вокруг столба [9].

Пробы железу проводились по всем казенным заводам в конце рабочей недели — летом на фабричном дворе, зимой в пробной избе. Ссыльный поздоровее бросал полосы о наковальню и закручивал вокруг столба прутья, и при сем присутствовали все молотовые мастера, заводской управитель и специально назначенный из мастеров пробщик, или браковщик — самый тут главный. Жалованья за ломь мастерам не платили, за прием ломи управителю грозил штраф, пробщику — батоги. Впрочем старший молотовой мастер Екатеринбургского завода Ехом Екимов (прибывший с Олонца иноземец Йохем Рамфельт) научился “сваривать” ломь под боевым молотом, пересыпая “сварку” речным песочком так, что по шву полоса уж больше не ломалась.

Демидова все эти ухищрения не интересовали, на его заводах пробовалось только железо, заказанное в Адмиралтейство и на артиллерию: “И для того железо у него и глажее и глянцев не теряет” [10].

К концу 1720-х прежняя система клеймения несколько изменилась: годовое клеймо ставилось на одном конце полосы (далеко не всегда), литерные заводское и мастерское — на другом. В сентябре 1730 г. Сибирский Обер-бергамт потребовал наклеймить означение года на всем наличном железе и не забывать о том и впредь: “Дабы знать было всегда, ежели оное задержится в казне, в котором году ковано” [11]. А в следующем году на железе появился государственный герб.

...С января 1731 г.? после публичного обращения шестнадцати екатеринбургских молотовых мастеров во главе с Рамфельтом, испытание железа стали проводить по более щадящему порядку: перед пробами полосы и прутья несильно обжигали, а после проб давали отдохнуть и опять слегка обжигали, прежде чем выправить под боевым молотом. А 14 августа того же года Сенат издал указ: сибирское железо клеймить четырьмя клеймами — 1) имя мастера, 2) название завода, 3) российский герб, 4) имя пробщика [12]. В октябре на Екатеринбургской стальной фабрике присланный из Москвы мастер Михайло Одинцов вырезал семь гербовых клейм; их разослали по семи казенным железным заводам — в Екатеринбургский, Алапаевский, цесаревны Анны (Верх-Исетский), цесаревны Елизаветы (Верхне-Уктусский), Каменский, Синячихинский, Уктусский.

Отчего-то больше всего проблем возникло с клеймом гербовым. Всего за две недели четверо молотовых мастеров Уктусского завода запороли российского орла: “А впредь пятнать им опасны, для того что в гербе край почти до половины вышибся. И ежели впредь дано будет одно ж клеймо, то и оное под двумя молотами силы содержать долго не сможет” [13].

Над этой безделицей стоило задуматься. Пока не задумались заморские купцы или те, кто пишет сенатские указы.

12 ноября 1731 г. генерал Геннин отдал приказ в Обер-бергамте: “Усмотрел я, что железо клеймится здесь старообыкновенными клеймами, которые повелики есть и на полосах места много займывают, да и клеймят под большими боевыми молотами, и от того клеймения железо разбивается меры ширее, и те клейма неясны, и под теми большими молотами оные (полосы) скоро портятся и ломаются. Того ради велеть ныне сделать и разослать на все заводы новые клейма прежних поменее, а именно:

1) имя того мастера, кто железо делать будет,

2) которого завода то железо делано;

3) российский герб;

4) имя браковщиково;

5) которого году ковано;

6) что по образцу несходно будет.

И теми клеймами клеймить ручными, а не боевыми молотами. И для того дела клейм дать из Обер-бергамта всех заводов молотовым мастерам именную роспись, и сделать на каждого мастера по одному всякого клейма, и разослать с нарочным, дабы мастера железо клеймили каждый своими клеймами на обоих концах полосы и прута. И в том велеть мастерам подписаться, чтоб неклейменого железа отнюдь не было” [14].

Отметим, что с этого времени на заводском клейме русская литера уступила место латинской, т.е. означение первой буквы в слове “завод” стало трактоваться, согласно кириллице, не как “земля” (“З”), а как “зело” (“S”). Соответственно заводскими клеймами были: “SЕБ” (завода Екатеринбургского), “SА” (Алапаевского), “SЦА” (цесаревны Анны), “SЦЕ” (цесаревны Елизаветы), “SК” (Каменского), “SС” (Синячихинского), “SУ” (Уктусского). Год клеймился всеми четырьмя цифрами, но без буквы “д” в слове (“1732 го”, “1733 го” и т.д.). Кроме того, перед инициалами мастера или подмастерья исчезли литеры “М” или “П”, а перед инициалами пробщика ставилась теперь литера “П”. Но самым любопытным в новой системе было последнее клеймо.

Месяцем ранее, в октябре 1731 г., для несходного с образцами, нестандартного железа члены Обер-бергамта Антон Томилов и Степан Неелов придумали клеймо “N” [15]. “Несходное” — не значит ломь или брак. Геннин так определял видимый простым глазом не стандарт, допускаемый к пробам: “С пленами (с трещинами — Авт.) на полосе длиною более пяти вершков, и сквозные, и по ребру, с великими молотовинами (с выбоинами — Авт.), и концы с большими рассединами, и оные (концы) уже и тоне средины, или хотя и во всем исправные, а меры тоне и уже” [16].

Поприсутствовав лично при процессе и по обыкновению доводя дело до конца, чтоб уж больше не возвращаться к нему, генерал расписал и технологию насекания клейм. Прирожденному металловеду не понравилось, что клейма на полосы и прутья дважды кладут по горячему: при первом нагреве ставят годовое, заводское, мастерское и гербовое; после проб железо вторично нагревают и ставят браковщиково и, если требуется, “несходное”. (Ломь шла к дальнейшему переделу — на проволоку, жесть, на железо тонкое полосовое, 8-гранное, 4-гранное и т.п., на инструментальную перековку в заводских кузницах — на те же подковы, а иногда и на купеческий торг.) Так вот, после повторного нагрева от прежде насеченных клейм почти ничего не оставалось. Клейма “сгорали”. Теперь было велено нагревать железо лишь единожды, а после проб браковщиково и “несходное” клейма ставить “по студеному” [17].

Поначалу клейма представляли из себя железные “штемпели” (рукоятки) с наваркой из стали или “уклада” — стали малоуглеродистой, более ковкой. На той наварке и вырезалась матрица. В 1730-е гг. штемпели делали уже целиком из стали или уклада, и, закаленные, они постоянно оставляли безобразные выбоины и на железе, и на разогревшихся от работы “лицах” боевых молотов — как шрамы на теле, особенно если мастера держали штемпели клещами хоть чуточку косо. При клеймении же ручными молотами концы полос раскаляли докрасна, а клеймить холодным способом не получалось. Само собой, штемпели для ручного клеймения делались меньших размеров [18].

За изготовление клейм отвечали заводские кузнецы и слесарные мастера. Для Екатеринбургского и Верх-Исетского заводов их изготовили трое ссыльных из Москвы серебряников, среди них и Семен Дорогов [18]. Он вошел в историю полтора десятилетия спустя, опробовав золото Ерофея Маркова.

В январе 1732 г. по указу Геннина вырезали клейма и для казенных медных заводов. Чистую медь в штыках, досках и чашах (посудная заготовка) в Екатеринбургском, Лялинском, Пыскорском и Ягошихинском (Егошихинском) заводах клеймили гербовым, годовым, заводским (“SЕБ”, “SЛ”, “SП”, “SЕ”), управительским и мастерским клеймами. Управительское и мастерское клейма составлялись из трех (иногда и четырех) литер, где первая указывала чин или должность. Клейма по меди — это отдельный большой разговор, но здесь мы перечислим все личные на тот период.

Екатеринбургский завод: “ШСЧ” (“шихтмейстер Степан Чернильщиков”); “ГАК”, “ГАП”, “ГИЯ” (гармахеры Антон Кузнецов, Антон Попов, Иван Яковлев); “УМВШ”, “УМТШ” (у расковки меди в доски и чаши мастера Василий Шелехов и Тимофей Шелехов); “МСМ” (посудный мастер Степан Миронов). Отметим, что клейма заводских мастеров-посудников на протяжении всего XVIII в., как и у Степана Миронова, присланного из Казани основателя ремесла, состояли из трех литер — “М” или “П” вначале (мастер или подмастерье) и инициалы.

Лялинский завод: “БДО” (берг-гешворен Дмитрий Одинцов); “ШЕГ” (шмелцер Егор Губанов); “ГММ” (гармахер Митрофан Мальцев).

Пыскорский завод: “ЗАП” (“за шихтмейстера Антон Пестерев”); “ГВИ” (гармахер Василий Иванов); “ШАД” (шмелцер Анисим Долганов), “ШМС” (школьник Михайло Сатыков), “УМФС” (у расковки меди в доски мастер Федор Сорокин”).

Ягошихинский завод: “ШСМ” (шихтмейстер Степан Москвин); “ГТГ”, “ГСА” (гармахеры Тимофей Голдин, Савва Алексин) [20].

Полевской завод в то время занят был лишь обжигом медной руды на роштейн и плавкой его на черную медь, поэтому и обходился без клейм. (Далее по этапам шли плавка черной на гармахерскую медь, или гаркупфер, и гармахерской на чистую штыковую медь; штыки чистой меди расковывались в доски.)

 Со следующего года на казенном железе стали также ставить клейма заводских управителей: инициалы имени и фамилии, иногда с предваряющей литерой “У” (“управитель”). В этом случае клейма пробщиков отсутствовали. А при отсутствии клейм пробщиков на клеймах мастеров или подмастерьев обязательно имелись предваряющие литеры “М” или “П”. На некоторой заказной железной продукции малых форм (например на ствольных, или фузейных, досках) насекались зубилами только заводское и мастерское клейма.

В год своего отъезда с Урала генерал Геннин издал еще два серьезных распоряжения по железу. Во-первых, 18 марта 1734 г. по согласованию с Коммерц-коллегией наконец-то решили пробовать не все подряд, а лишь каждую десятую полосу, и, подобно Демидову, заботиться о глянце произведенного: “Ежели та полоса устоит, то прочие принять без пробы, дабы от того железо могло быть прямое. И того железа, что не будет пробоваться, не отжигать, дабы глянц и доброта видимая не упадала. К тому ж и здешнее железо, которое делается в Екатеринбурге и в заводах цесаревны Анны и Елизаветы от свойства руд не весьма жильное — из оных разве редкая полоса не изломается. Впредь железо, делаемое на здешних заводах отжигать токмо невеликим жаром, дабы не весьма глянц упадал. Ибо хотя оное не обжигать, однако во время провожения его на судах водою оное чрез год с лишним в пути от сырости также глянц теряет и ржавеет. А делаемое в Алапаевском, Синячихинском, Каменском и императрицы Анны (Сысертском — Авт.) заводах огнем не отжигать, для того что от свойства тамошних руд оное жильно” [21]. (Кстати, не составит труда догадаться, что заводским клеймом завода императрицы Анны стали литеры “SИА”.)

А во-вторых, 21 июня 1734 г. Геннин приказал заменить клеймо “N” треугольником: “Известно мне учинилось, что при портах купцы и прочие, кто усмотрит на полосах ту литеру “N”, которая здесь имеется за знак несходности полос с образцом, то имеют сумнение и признавают о том железе, якобы оно негодно. И в том есть на оное железо похуление напрасное. Того ради при приеме от мастеров железа несходного то клеймить на каждой полосе знак троеугольный таков D” [22].

Позднее, однако, литера “N” вернулась.

Известно также, что в 1740 г. служивший тогда командиром казенных Красноярских заводов Никифор Клеопин утвердил аналогичную систему клеймения в тамошнем Ирбинском железоделательном заводе: “1-е — на одном конце каждой полосы российский герб. 2-е — год. 3-е — звание завода в первых двух литерах. 4-е — на другом конце звание и прозвище мастера, кто оное делал, в первых же двух литерах. 5-е — при пробе полагает командир своего имени и прозвания первые две литеры, а что оное пробовано, полагается одна литера “Покой”. 6-е при свидетельстве если годное по образцу, (то) на том литера “Слово”; на несходном о несходстве оного литеры полагать не потребно, ибо напредь сего полагали на оном литеру “Наш”, по чему купцы, рассуждая негодность в доброте, железа обегали и оное отметывали. Для того оная литера оставлена. Заводским же командирам легко можно разобрать сходное с несходным. Оное же в амбаре и при отпусках на пристань кладется в особые груды” [23].

Итак, показателем качества железа могла утвердиться литера “С”. Однако в то время общая система клеймения была уже иной.

О клеймах частных заводов того периода можно судить благодаря порядочности приезжего купца Ивана Петухова. В ноябре 1734 г., купив партию меди у Акинфия Демидова, купец честно заехал в Екатеринбург уплатить таможенную пошлину. И попался на глаза полицмейстеру. Купец ничего такого не нарушал и ничем не поплатился, просто время было нервозное — генерала Геннина только что сменил на посту Главного командира действительный статский советник Василий Никитич Татищев. Решено было на всякий случай перепроверить товар, а заодно Татищев распорядился: “А на заводы заводчиковы на все послать указы, чтоб оттуда кто какие клейма имеют, о том известия и те клейма для свидетельства прислали сюда немедленно. И по присылке те клейма рассмотреть, и ежели усмотрятся за чем не способны, то учинить вновь клейма каждого завода разные для скорого разбору по литерам и, исправя, разослать возвратно на заводы” [24].

От начальника, считавшего себя вправе “учинять” марку чужой продукции, можно было ожидать решений и похлеще, и вскоре по всем частным заводам разъехались казенные шихтмейстеры, встали вровень с заводскими приказчиками, и стали учить как нужно работать и считать произведенное. Они и прислали обозначения клейм.

Вот как это выглядело [25].

Заводы Акинфия Демидова: “Сибирь, БSДАД” (“Быньговского завода дворянина Акинфия Демидова”), “ВSДАД” (Выйского), “Сибирь, НSДАД” (Невьянского), “Сибирь” (Ревдинского), “СДЗ” (“Суксунского Демидова завода”), “ВТSДАД” (Верхне-Тагильского), “НТSДАД” (Нижне-Тагильского), “УШSДАД” (Уткинского и Шайтанского), “ЧИSДАД” (Черноисточинского), “Сибирь, ШSДАД” (Шуралинского). Бегущий соболь значился на клеймах, подписанных “Сибирью” (Быньговского, Невьянского, Ревдинского и Шуралинского заводов). Бросается в глаза отличие клейма Суксунского завода, единственного расположенного в Пермском крае. И непонятно, почему Ревдинский завод обходился без, казалось бы, вполне логичных, литер “РSДАД”.

Завод Никиты Никитича Демидова: “Сибирь, ШSНД” (Шайтанского). На этом, с “Сибирью”, также присутствовал соболь.

Заводы Строгановых: “БАГЗССБЗ” (“барона Александра Григорьевича заводосодержателя Строганова Билимбаевского завода”), “ТS” (Таманского).

Завод Петра Осокина: литеры “ИЗ”, окруженные “омегой” (“w”), и увенчанные сверху малой литерой “П” (“Иргинского завода Петра Осокина”).

Завод Анны Турчаниновой, вдовы М.Ф. Турчанинова: “ТЗВТ” (“Троицкого завода вдовы Турчаниновой”).

Заводы Григория Вяземского: “АНЗВ”, где вторая литера “Н” сильно стилизована и похожа на “М” (“Анцубского завода Вяземского” или “Анцубского медного завода Вяземского”), “ЗК” (“завода Кирсинского”).

Завод Александра Прозорова: “ШЗ” с титлом (Шурминского).

Заводы Ивана Небогатова: “КS” (Коринского) “СS” (Саралинского), “ШSИН” (“Шилвинского завода Ивана Небогатова”).

Присылаемые образцы клейм принимались к сведению, но не более. С одной стороны, отсутствие единообразия, с другой — полная безыскусность никак не удовлетворяли ни рационализму, ни эстетизму века, а Татищев придавал всему этому большое значение. Геннин был человек содержания, Татищев — человек формы. К тому же на руках у него имелась императорская инструкция с пунктом об унификации системы клеймения.

28 марта 1735 г. трое членов Канцелярии Главного правления Сибирских и Казанских заводов — Василий Татищев, Андрей Хрущев и Никифор Клеопин — утвердили клейма-символы всем казенным заводам, железным и медным [26]. Разработал их, без сомнения, сам Татищев, ассоциативно используя названия заводов или их производственный профиль. Коммерц-коллегия, ведавшая тогда горным делом, просто была поставлена в известность.

Символы назначались такие: Екатеринбургскому (теперь говорили “Екатеринскому”) заводу 8-спичное колесо (атрибут св. Екатерины), заводу цесаревны Анны — крест уширенный (форма, связанная с утвержденным в том году голштинским орденом св. Анны в память дочери Петра I), заводу императрицы Анны — раскрытая книга (связь со св. Анной Пророчицей, во имя которой была освящена заводская церковь), Пыскорскому заводу — крест костыльный (связь с флагом крестоносного королевства Иерусалимского и ассоциация с “русским крестовым походом” Ермака, и его местными покровителями Строгановыми, чья родовая усыпальница находилась в Пыскорском монастыре), Сусанскому заводу — 8-угольный сруб колодца (аналогия колодца бассейну в библейском сюжете о Сусанне и старцах), Каменскому заводу — астрономический знак Марса (пушечное литье завода), Полевскому заводу — астрономический знак Венеры (крупнейший медеплавильный завод, по классической мифологии медь связывалась с Венерой), Северскому заводу — 8‑конечная звезда (связь слова “север” в названии завода с Полярной звездой), Юговскому заводу — натянутый лук со стрелой (связь слова “юг” с мифологическим отождествлением лука и дневного пути Гелиоса-Солнца), Лялинскому заводу — 3-главая гора, Алапаевскому заводу — литера “А”, Висимскому — “В”, заводу цесаревны Елизаветы — “Е”, Синячихинскому — “С”, Уктусскому — “У”, Ягошихинскому — “Я” (“юс малый”). Клеймом для проб железа на казенной Уткинской пристани на реке Чусовой назначался якорь. [27]

Позднее были утверждены клейма и новым казенным заводам: Кушвинскому — одноглавая гора с именем Бога над вершиной (известный масонский знак), Сылвинскому — литера “С” над горизонтально расположенным молотом.

О клеймах частных заводов было высказано: “Явились для множества на них литер неудобны, но велики, и за тем на полосе или другой какой вещи явственно наклеймить неможно” [28]. Взамен им утверждались простейшие вензели, составленные, как правило, из двух букв названия завода.

Литера “S” в заводских клеймах и казенных, и частных заводов сохранялась. Сохранялись также клейма годовое, управительское, мастерское и пробщиково. А российский герб исчез. “Гербами” казенных заводов становились их новые клейма — отныне символические изображения, имевшие все права геральдических элементов. (Также и на печатях заводских контор вместо российского орла значились отныне новые символы). Буквенные изображения прав геральдического символа не имеют и не имели никогда [29], и этим Татищев намеренно снизил значимость клейм частных заводов.

Коммерц-коллегия потребовала все же использовать какой-либо единый знак для всех казенных заводов: “При тех клеймах назначить хотя бы сокращенными литеры “Сибирь”, дабы по тому знатно было, что то железо сибирское”. И с октября 1736 г. на казенном железе “и прочих сделанных на заводах товарах” под клеймом годовым, рядом с клеймом мастерским (или же над ним) насекались три литеры “СБР” [30]. Слово “Урал” тогда было не в ходу.

...Осенью же 1736 г. по всем заводам начался возврат к клеймению механическому. Первым пожаловался на ручной способ управитель Уктусского завода: ручным молотом получается клеймить лишь специально раскалив концы полос — да еще и дважды; если раскалить не докрасна, клейма остаются неглубоки — “так что и распознать неможно”; даже ясно видимые вначале, небольшие и аккуратные клейма от долговременного хранения зарастают ржавчиной. Не оставалось ничего иного, как вернуться к клеймению боевыми молотами и увеличить размерами клейма годовые, управительские и мастерские (заводские были крупны и так). “А мастерам объявить, дабы они при клеймении под большими молотами поступали осторожно, и молотам от клеймов вреда не чинили, и клейма становили прямо, а не на один край. Когда же от их несмотрения молот повредится, и на лице ямы от непрямой поставки клейм явятся, то поправление оного чинено будет на их коште” [31].

...Вот, собственно, и все, тема исчерпала себя. С этого момента заводские клейма перестали быть предметом повышенного внимания и почти ежедневной заботы заводской администрации. Из средства утверждения власти Главных командиров и показателя силы первых заводчиков клейма стали тем, чем и положено — просто торговой маркой.

Никаких особых распоряжений по клеймам или клеймению более не делалось. До 1781 г. в общих чертах сохранялась система, сложившаяся при Татищеве. Ее не смогла поколебать даже широкая приватизация горных заводов в 1759-1763 гг., ибо порядок заводской жизни по-прежнему диктовался из Екатеринбурга. Лишь после ликвидации централизованной системы горного управления на Урале в 1781 г. всяк стал поступать по-своему, всякий выдумывал свое.

 Как-то в самом начале следующего века в столице не смогли определить, откуда поступила партия железного брака. Состоялся опрос заводчиков, и те послушно прислали рисунки клейм [32]. Присланное ими свидетельствовало: мир безвозвратно изменился и продолжает меняться; с меняющимися формами его можно знакомиться, но воздействовать — уже, видимо, нет. Одно зерно, падши в землю, принесло много плода.

 

По поводу названия клейма “старый соболь” остроумную мысль высказал краевед из Первоуральска  Владимир Александрович Трусов. Почему именно “старый” и почему подобного названия не встречается в документах XVIII, XIX и начала XX вв.? Вероятно, в наступившую новую эпоху, в 1920-е годы, так расшифровывали литерное клеймо “СС”, означающее “стастский советник”. Тем не менее название “старый соболь” укоренилось, и не стоит его менять.