Книги и библиотеки

На выставке “Родина” в Музее современного искусства PERMM

За несколько дней до моей поездки в Пермь к нам заглянул историк и критик Сергей Беляков, и разговор о Льве Гумилеве витиевато завершился чеховским “Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству”. Прежде, чем я доберусь до выставки “Родина” в Музее PERMM, хотелось бы на масштабные соотношения обратить внимание и на то, как “природные” связи заменились гражданскими. А главное, как обыденно эта замена воспринимается уже давно.

“Современный мир - это рынок родин, а не система национальных государств, как в XIX веке, или родных местечек, как в XVII-XVIII”, - пишет Александр Евангели в тексте “Зрение и другие фрагменты Родины между рынком и клиникой” каталога выставки. Клиника - это о тоске по родине, о той внутренней связи с родными местами, что как связь с родителями, семьей, как след импринтинга, животная, кровная. Рынок - это о лояльности к стране обитания.


На выставке “Родина” в Музее современного искусства PERMM:
Алексей Трегубов. “Газеты”. 2011

Когда мы задумывали на сайте Библиотеки им. В. Г. Белинского страничку “Я гражданин России”, то колебались между двумя миссиями: будем ли мы говорить о политических институтах России (что значит быть гражданином) или о том, какие привычки, стереотипы нас объединяют (приметы жизни в России). Последнее веселее, и поначалу мне казалось, как раз выражает связи кровные. Не тут-то было. “Родина” в Перми - пример того, как отношения с отечеством регламентируются конституцией и медиа, как гражданин может метаться лишь между газетой и телевизором, потому что иных мест для обнаружения собственного я у него быть не может.

Кураторы выставки “Родина”, Марат Гельман и Ирина Яшкова, не зря сравнили выставку с журналом “для презентации … образа жизни”. В таком журнале картинки могут быть не сладкими: березы летают клиньями, как самолеты в боевиках (Николай Овчинников, “Они возвращаются”); карта Родины зияет дырой в огромной половой тряпке (Хаим Сокол, “Дыра”) или “набухает” подушечками для иголок и орденов, заурядными подушками со всей их сонно-рукодельной энергией (Дмитрий Цветков, “Мягкая Родина”); куда ни бросишь взгляд, повсюду или Путин, или Медведев, или Ленин на худой конец. Да что они, даже Толстой или Маяковский - маски власти, образы из порции уличной витальной энергии и порции варварской разрушительной работы, картинки одним словом (Валерий Кошляков, “Маяковский”, “Толстой”). Тем не менее, смешное и трагическое тоже котируется на рынке, как внутреннем, так и внешнем, не хуже положительных образов, если речь о современном искусстве, а не политической пропаганде или туристической рекламе.

Перед выборами активность в области провинциальной культурной жизни усиливается. В 1999 году мы получили фестиваль “Культурный герой XXI века”. Сейчас “Культурный Альянс”, как выясняется, рассматривается как пропагандистский политический инструмент. Марат Гельман говорит о том, что в системе власти появилась брешь, в которую мы должны впихнуть дверь, укрепить ее болтами. Во время форума “Культурного Альянса” руководители некоторых институций замечали, что хорошо бы новая культурная политика в России не зависела так сильно от личных склонностей политиков. Чтобы дверь держалась, а не остывала лишь бронзовым памятником Человеку-невидимке.

Можно ли выставку “Родина” рассмотреть как пропагандисткий жест? Вопрос и для нас актуальный в связи с выставкой “Линия отреза: визуальный образ Президента в российских журналах 2000-х годов”, что показывается сейчас в Белинке. Выставка сделана с некоторыми огрехами, но все-таки ситуация парадоксальная: слышу “это выставка забавных картинок?”, “выставка про Путина?”. Вчера в книге отзывов написали: а кто у нас президент, Путин или Медведев? То, что выставка о президенте как фигуре власти, не замечается. Что она о том, какой свободой обладают журналы в своем разглядывании первых лиц государства, - исчезает. Читаются не картинки, а факт их наличия.

Кураторы выставки “Родина” представили, вероятно, актуальный концепт Родины/Отечества. Очень предсказуемый набор имен и знаковых образов (карта, березы, купола, политики). Как следствие, выставке не хватает банальной человечности, она вся - про технологии конструирования жителя своей Родины.

“Родина” в Перми - продукт пропаганды в том специфическом смысле, что готова разговор о родине вести в рамках дискурса гражданства и выстраиваемой медиа субъективности. А возможно ли мыслить мир вне медиаобразов? Возможна ли Родина без гражданства? Воздух в банке, земля на ботинках, память в сердце? И возможна ли Родина физически, как тактильная, сенсорная реальность, а не цепочка образов-картинок?

Как ни странно, последнее реально. Если истории про политиков и повседневность (особенно “Путиниана” группы “Синие носы” или картины Дубосарского и Виноградова или Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой) связаны с манипуляцией образами-масками, то истории про географию - с физическими переживаниями. Это и инсталляция Александра Бродского, воспроизводящая дребежжание плацкартоного поезда, и карта Хаима Сокола, и инсталляция Николая Полисского со снеговиками. Простор, в котором можно затеряться, - Родина. Простор, который можно украсть, наполняя его вещами, фигурами, заселяя словами. Так и живем между Сибирью и иконами власти.